«Есть нечто посильнее пули в спину…»

После того как мы в мае 2010 года один за другим выступили в литературно-артистическом кабаре «Бродячая собака» в Петербурге, я спросил Александра Питиримова о том, почему он до сих пор не издал свою книгу. С тех пор этот вопрос я и многие другие задавали ему не раз и, видимо, так ему надоели, что, наконец, редактор сайта «Поэзия. Ру» Питиримов всё-таки взял и издал свою первую книгу стихов «Гений предместья». Её он представил в читальном зале Центральной городской библиотеки города Пскова.

Книгу «Гений предместья» Александра Питиримова сопровождают иллюстрации Анатолия Жбанова (на открытии его выставки «Жареный петух» и происходило шесть лет назад то самое выступление в «Бродячей собаке»).

Питиримов переехал в Псков давно, но псковским поэтом его осмелится назвать не каждый. Не то чтобы он брезгует хлебать местную «литературную кашу», но, судя по его стихам, если Питиримов и пишет о Пскове, то современности предпочитает события столетней давности. Возможно, они ему более понятны, чем то, что происходит сейчас.

Аида Разумовская (доктор филологических наук, автор предисловия к книге «Гений предместья»), Александр Питиримов и Наталья Тамарович (филолог, преподаватель ПсковГУ). Центральная городская библиотека. Июль 2016 года.

Питиримов дважды, если не трижды, старомоден. Склонен сочинять длинные поэмы или новеллы в стихах. Темы для них подбирает преимущественно исторические. Да и язык при этом стилизует под давно прошедшие времена, даже если вдруг ненадолго заглядывает в современность. Впрочем, каких-то особых границ между прошлым и настоящим в его стихах нет. «Есть многое на свете, друг Гораций: // Сны мудрецов дурны от аберраций // И потому не вещи, монами. // Есть нечто посильнее пули в спину: // Любовь. Роднится аглицкому сплину, // Но менее изучена людьми…» Такое у него посвящение, с которого начинается новая поэма «Карамышев». По этим шести строкам можно составить словесный портрет Александра Питиримова. Интеллектуал, иронист, азартный игрок словами… Однако когда он, играя словами, повышает ставки, то головы не теряет и, как правило, обходится без аберраций (отклонений от нормы). Ценность в том, что нет в этом бесчувственности. Хотя тот, кому надо, всё равно его по формальным признакам запишет в постмодернисты: «Таюсь во мгле, сплин «Клинским» вышибая, // На всю катушку музыка живая – // Не заглушить неизлечимый «Сплин». // Я с ливнями скреплен холодным сковом, // Свой Псков я вышибаю Божьим Псковом, // Как Клином Клин. // И я народу посвящаю лиру…» Читаешь всё это и понимаешь, почему автор предпочитает всё-таки больше писать о прошлом. «Клинское», «Сплин»… Эти предания ещё слишком свежи, чтобы в них всерьёз верить. Отсюда, наверное, и погружение в более глубокие пласты длительной выдержки, где даже перечисление бытовых предметов, вывесок, названий улиц, имён и фамилий звучит как русский романс.

Питиримов нуждается в большом пространстве. Как автор он похож на пловца, которому скучно в маленьком бассейне: только нырнул — и вот уже бортик. Ему хочется разогнаться и не отталкиваться от «бортика» подольше, и в таком случае сюжет — внутренний двигатель, позволяющий двигаться вперёд — купаться, нет, плыть в словах, попутно делая отступления.

«Мечтаю написать в лучах заката // Портрет уездного аристократа, // Питая умозрительный эскиз // Палитрой увядающего лета:// Пусть белого английского жилета // Коснётся бегло розовая кисть...» Эти строки вроде бы ни к чему не обязывают. Но если бы кисть была не розовая, а жилет не белый, то ничего бы не вышло, разве что тот самый умозрительный эскиз. Хотя, разумеется, неслучайно в «Диптихе» возникает эпиграф из Иосифа Бродского: «Се вид Отечества, лубок». На Отечество Питиримов смотрит в том числе и с этого ракурса, умело вызывая у читателей ассоциации с лубочными картинками. А если они у кого-то не возникнут, на помощь приходят иллюстрации Анатолия Жбанова.

Обложка книги Александра Питиримова «Гений предместья».

«Каким бы классом мы ни отправлялись. // Занятный, так сказать, психоанализ: // С младых ногтей знакомый эпизод, // Как, становясь внезапно пассажиром, // Вдруг чувствуешь, что сладостно по жилам // Течёт не кровь, а терпкий креозот...» Хорошие стихи тем и отличаются от плохих, что когда их читаешь, есть возможность почувствовать, как нечто сладостное «течёт по жилам». Но не всем дано стать пассажиром — количество билетов ограничено.

Читатели, конечно, бывают разные. Возможно, кто-то читает поэмы и стихотворные новеллы Питиримова потому, что хочет узнать: отчего это чиновник Двуочёчников вдруг скончался? Не помогли ему? Или — как в «Карамышеве»: неспроста же в поэме присутствует железнодорожная линия? Как бы не закончилось катастрофой… Сюжет закручивается, и читатель крутится вместе с ним, всё больше погружаясь в текст. Но всё-таки кажется, что «погружение в слова» здесь важнее, чем фабула и сюжет.

В «Диптихе» Питиримов меняет длину строки, и возникает эффект вкручивания лампочки:

Проволокой шёл ток,

Делая в миг сто па.

Завеличье. Желток

Уличного столпа

Вязок и долговяз.

Хрупко его нутро,

Вкручено в новояз

Лампочкой ГОЭЛРО.

В девять с полтиной ватт

Свет еле жив и слеп:

Под палантином врат

Жён-мироносиц склеп…

Иллюстрация к книге Александра Питиримова «Гений предместья». Художник Анатолий Жбанов.

В новой и пока единственной книге Питиримова стихи соединяют несколько городов и эпох. Петербург, Москва, Петроград, Псков… Что-то написано в 2016 году, как «Карамышев», что-то известно не первый год: «Аничков мост», «Очерки Красного Петрограда», «Чиновник Двуочёчников скончался», цикл «Ветер лихолетья», «Трактир на Конной»… И это своего рода декларация независимости от нынешнего времени, в котором Питиримов работает, в котором получает деньги… Но посвящать современности целые поэмы?.. Жалко тратить на это слова, уж лучше обратиться к губернскому Пскову столетней давности или к рассказу о злоключениях помещённого в позапрошлый век Павла Львовича Двуочёчникова — удивительного чиновника, игнорирующего взятки («Он брать хотел, но, видит Бог, // Не мог! Не знал, как подступиться...»).

Теперь стихи Александра Питиримова можно не только читать, но и листать. Шуршать типографской бумагой.