На пальцах одной руки

В «полвека Галковского» поверить трудно, хотя вот и афиша свидетельствует. В концерте маэстро выступил и как дирижёр, и как джазмен, и как «классический» инструменталист – участник камерного ансамбля. В каждой из этих не ролей, но музыкантских сущностей Галковский по-своему хорош и по-настоящему, глубоко интересен. Ни о ком, пожалуй, в псковской музыкальной среде не говорят так часто и настолько всерьёз. Соглашаются или не соглашаются с его вкусовыми предпочтениями, обсуждают манеру звукоизвлечения, педагогические приёмы или отсутствие таковых…

Строчка в биографии

Строго говоря, и одной фразы — первый дирижёр псковского симфонического оркестра — хватило бы, чтобы считать биографию музыканта состоявшейся. Не списывая со счетов промахов и неудач, нельзя не признать главного: те несколько лет, когда Аркадий Валентинович руководил только-только созданным псковским симфоническим оркестром — с первого дня, с нуля в буквальном смысле этого слова — стали для коллектива периодом стремительного набора высоты. Молодой, только-только сыгрывающийся, накапливающий опыт, с массой технических «проблем роста» оркестр под управлением Галковского (такого же молодого, неопытного и с теми же проблемами роста…) не просто играл нотный текст, но то и дело предлагал собственное слышание русской классики. И критики вполне серьёзно сравнивали прочтение тех или иных пьес у Галковского с тем, как трактуют их же такие безусловные авторитеты, как Светланов или Федосеев (и не всегда, кстати, сравнение получалось в пользу последнего). С сердечностью оценивал работу Аркадия Галковского выдающийся русский оперный дирижёр Евгений Колобов и несколько раз звал, пока жив был, к себе в «Новую оперу» на стажировку.

Одна симфоническая составляющая, повторим, дорогого стоит. Но ещё ведь всегда была и есть живая пульсирующая импровизация: джазовая «банда» Галковского, где каждый музыкант — одно большое соло, но душа всего — его смеющийся саксофон. Не зря в своё время «музыкантом номер один» для Пскова назвал молодого коллегу в своём интервью легенда советского джаза, автор энциклопедии «Джаз в России» Владимир Фейертаг — этот «аванс» Галковский и по сей день отрабатывает, хотя вряд ли часто о нём вспоминает. Просто так уж складывается, что первый в музыке всегда тот, в ком талант умножен на умение работать, на умение когда прямо, когда ошибаясь и петляя, но идти и идти вслед за бесконечной мелодией.

«Для меня Аркадий Галковский — это лицо поколения музыкантов, рождённых в 60-е годы прошлого века, с их непредсказуемостью, эмоциональностью, может быть, непоследовательностью, со всеми их прекрасными качествами и их минусами, - отзывается о нём Александр Роор. - Когда он ещё маленьким мальчиком был, было понятно, что он талантливее многих. Сметливее. По-хорошему, по-музыкантски хулиганистее и, главное, свободнее многих. Он уже тогда умел играть и улетать в небо…»

Считанные люди

— Аркадий, и в какой из музыкантских ипостасей вам комфортнее всего?

— А вот это хороший вопрос! Да, надо было проверить себя и за дирижёрским пультом — «отметиться», и в качестве солиста, но… Ансамбль. Даже не джаз, но классический камерный ансамбль, вот это — самое заветное. Дирижировать мне, конечно, нравилось и сейчас ещё, пожалуй, нравится. Но с этой работой я, в общем, попрощался, и ничего страшного внутри меня не произошло. А играть в ансамбле я очень люблю ещё с тех пор, когда учился в консерватории (Казанская консерватория имени Н.Г. Жиганова. — Л.Т.). Правда, с этим всё время какие-то сложности возникают. Во-первых, это дело в наших условиях абсолютно бесплатное, в смысле не оплачиваемое. Во-вторых — трудоёмкое: партию надо учить. Но самое, конечно, сложное — найти партнёра.

Ведь в чём сила, красота и прелесть ансамблевой игры? Концерт как жанр предполагает какое-то соперничество между оркестром и солистом, нацелен на то, чтобы показать солиста, его возможности. А камерная соната складывается как полное взаимодействие равноправных людей. И вот это наигармоничнейшая форма в музыке. И музыка при этом совсем другого качества, что ли.

— Не любите состязания?

— Нет, ни к чему это. Я и не спорю ни с кем и никогда, и не соревнуюсь, даже мысленно. В молодости, конечно, бывают такие моменты, когда нужно, фигурально говоря, соревноваться с Чарли Паркером. Но мне это никогда не нравилось, да и сейчас не нравится — не меняюсь, наверное. Намного важнее найти музыканта, товарища, который думает и понимает, как ты сам… Вон я Наташу Архипову сколько уговаривал вместе поиграть, она ведь какая хорошая пианистка! Мы даже как-то начали репетировать, но то директорские дела мешают (Н.В. Архипова, выпускница Петрозаводской консерватории, директор псковской ДМШ № 1 имени Н.А. Римского-Корсакова. — Л.Т.), то ещё что-нибудь. С Никитой Воловым (псковский пианист, лауреат международных конкурсов, выпускник Московской государственной консерватории (группа Э. Вирсаладзе). — Л.Т.) наладили было связь, — так он мало того, что теперь в Германии живёт, так ещё и как раз в дни концерта будет на конкурсе в Японии…

— То есть считанные люди?

— На пальцах одной руки.

— Псков, конечно, не столичного размаха город…

— Так не в столичности дело. Надо жить в одном месте, заниматься всё время одним и тем же. Внешне — да, как бы и скукота. Но тогда можно ожидать, что из всего этого и выйдет хоть какой-то толк. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь. Беда большая даже не в том, что своё дело в жизни трудно найти (а это трудно, тут очень повезти должно). Плохо то, что многие начинаются заниматься какой-то ерундой, для себя посторонней, даже сознательно. Вон, в 90-е годы сколько народу ушло из музыкантов в торговцы по всяким, прежде всего, конечно, материальным причинам. Но я что-то очень мало знаю, чтобы из кого-то удачливые предприниматели получились… Или сейчас бывают такие «музыканты выходного дня». Люди превращают профессию, дело в своего рода «клуб по интересам». И всё как-то списывается на то, что музыкантом сегодня быть непрестижно. А я даже не знаю, какая профессия сейчас престижная. Магнат? Так нет такой профессии. Врачи, учителя, инженеры тоже вон какие у нас вокруг непрестижные. Один только выход и остаётся — заниматься тем, к чему душа лежит. Жить, как говорится, по призванию.

Лучшее соло

— У дирижёра или официального руководителя коллектива, который к какому-нибудь ведомству приписан, уместно спрашивать про творческие планы. Даже не знаю, у «просто музыканта» о таком вообще спрашивают?

— А тому, кто отвечает по большому счёту только за своё музыкальное развитие, ещё легче. Мои планы — отрабатывать звук и технику. А главное, я хочу, чтобы был у меня собственный язык в джазе, чтобы это были мои мысли, а не обрывки чьих-то прекрасных соло, связанные какими-то синими нитками. Другое дело, для того чтобы общаться на каком-нибудь языке, нужно не только чтобы ты умел на нём говорить, но и чтобы другой человек тебя понимал…

— И в идеале ещё и ответить мог.

— Ну да. В общем, копать, столько ещё нужно копать. Но это, собственно, и есть счастье, что в нашем деле никакого нет конца. Просто если в другом ремесле ты понял, например, как лампочки рациональнее всего закручивать, и вот закручиваешь, и всё одно и то же. А в музыке никогда не будет, чтобы кто-нибудь, какой-нибудь добрый боженька похлопал тебя по плечу и сказал: «О, всё! Ты постиг! Ты артист!»

— Вы что, и артистом себя не чувствуете?

— Нет, во мне для артиста слишком много сомнений. Артист – он, условно говоря, по пояс должен деревянным быть, устойчивым. Или – как бумажный самолётик: запустили – и летит. Я это ощущение какого-то стабильного, внутреннего покоя на сцене до сих пор в себе вырабатываю. Почему негры непревзойдённые исполнители джаза? Это у них, наверное, ментальное — лёгкость, спокойствие, даже какая-то отстранённость. Сидит человек, и внешне ему как будто плевать на всё это: что тут, кто тут, зачем оно всё. Но внутри такой огонь горит! Он спокоен и на этом фоне может гораздо больше выразить, выдать нужную информацию без помех. Наш человек — он заводной: эмоциональный порыв, надрыв (и кстати, у нас почему-то это считается плюсом, хотя практика показывает обратное). Посмотрите, послушайте записи, где, например, Ойстрах с Рихтером играют какую-нибудь сонату. Какое у них правильное внутреннее состояние, как они гармоничны — внутри себя, друг с другом, гармоничны этой музыке, наконец, причём музыке-то всякий раз разной. Удивительное что-то! Или Бернстайн — посмотрите записи — опускает так глаза и дирижирует. Одними глазами, кажется…

— Негры во всех смыслах?

— Да, в очень хорошем смысле — негры. Артист таким вот человеком и должен быть, а эта наша заполошность, эмоциональность — она лишняя. Я и когда со студентами (учащимися Псковского областного колледжа искусств, где Галковский преподаёт. — Л.Т.) работаю, борюсь с этим прежде всего и каждый день…

А ещё поиграл тут в струнном квартете. Бешеное удовольствие!

— В струнном квартете? На чём?

— А на кларнете, за альта. С ребятами из оркестра. Там сейчас скрипач новый хороший, Андрей Иванович, в первых скрипках. Саша Назаров был второй скрипкой. Дима Жданов, соответственно, виолончель. И меня взяли. Вот это интересно! Во-первых, там музыка, как говорится, не нам чета. У духовых-то репертуар попроще, особо не разбежишься. А тут — Гайдн, Моцарт, «Маленькая ночная серенада»… Просто праздник. Хотя да, сложно, очень сложно сидеть и альтовую партию играть на кларнете, выигрывать все эти перечёркнутые четверти, однако потрясающе. Жалко, что так нигде на публике это особо и не показали. Но, может, ещё возьмут меня поиграть…

* * *

«Возьмут поиграть», — говорит, и глаза горят.

Трудно поверить в «полвека Галковского». Да и по большому счёту ничего это не меняет. Маэстро по-прежнему каждый день по несколько часов занимается, как самый прилежный из учеников. То, что сам понял, пытается передать студентам. Маленькую дочку, наконец, воспитывает, потому что и она — его мелодия. Может быть, даже самая главная.