«Я все делаю сама»

Познакомиться с Натальей Сергеевной Рахманиной мне хотелось уже давно, ее имя постоянно встречалось в публикациях и беседах, связанных с архитектурой Псковской земли. И вот я у нее в гостях, в живописной и тихой деревеньке Малы, где Наталья Сергеевна проводит каждое лето.

Деревянный дом выглядит простым, уютным и одновременно невероятно прочным. Кажется, что он будет стоять вечность. Я не удерживаюсь от комплимента. «Это еще муж мой строил», - говорит Наталья Сергеевна.

Даже если бы Наталья Рахманина не была известна как архитектор, художник-акварелист и прочее, прочее, ее имя все равно осталось бы в истории, хотя бы благодаря ее супругу, Всеволоду Петровичу Смирнову, знаменитому псковскому мастеру, реставратору и кузнецу.

«Это я запомнила на всю жизнь»

Но все же, первое, о чем начинает рассказывать Наталья Рахманина, вспоминая о своей жизни, это Великая Отечественная война. Родившись в 1932 году, она встретила ее в самом чутком и впечатлительном возрасте.

- Война застала нас с мамой на Кавказе, оттуда мы сразу вернулись в Петербург по папиной телеграмме, и сразу же попали под первые бомбежки. Потом мы жили в Петербурге, а эвакуироваться не стали. Моя бабушка – художник, ученица Репина, категорически отказалась куда-то уезжать, сказала, что умрет в своей собственной постели. Там и умерла, уже от голода. После бабушкиной смерти мы спаслись: мы продали бабушкину коллекцию итальянского стекла, мрамора, до ее смерти мы не смогли этого продать. Бабушка много бывала за границей, в Италии, у нее были два роскошных мраморных бюста. Все продали, и поэтому остались живы.

- А кто покупал тогда такие вещи?

- Человек был связан со снабжением. Звали его Александр Михайлович, больше мы ничего о нем не знали. Продали практически не за деньги, а за продукты. Каждый мраморный бюст стоил по полкилограмма масла. Это очень большая была цена.

Отец пробыл всю блокаду в Петербурге, а мы с мамой уехали в апреле 1942 года по таявшей Ладоге. Перед нами под лед ушел автомобиль с людьми в кузове. Это я запомнила на всю жизнь. А мы объехали, никого спасать не стали, поехали дальше.

Потом попали мы в Ярославскую область, город Тутаев, бывший Борисоглебск. В этом городе мы пробыли до января 1944 года, когда уехали к моей тетке в Москву. Но больших унижений, больших страданий (даже больших, чем голод), чем в эвакуации, я не видела в жизни. Это все вранье, что ленинградцев встречали с распростертыми объятиями. Это все неправда. Нас там ненавидели, нас называли «выковырянные»…

- Почему?

- «Эвакуированные» – им было не произнести это слово, говорили: «выковырянные». Я ходила в школу за три километра, потому что всех ленинградцев так поселили, как бы резервация была. За три километра и в третью смену. Я помню, всегда шла через кладбище. Вот тогда я научилась ничего не бояться, драться и прочее. …Я была там после войны, уже будучи архитектором. Прелестный совершенно городок, там блестящие памятники архитектуры, XVI-XVII век, все очень хорошо. Но у меня остались жуткие впечатления, просто от отношения к нам.

Именно «благодаря» войне Наталья Рахманина стала архитектором:

- Мы приехали к моей тетке в Москву. Она архитектор по образованию, по профессии, и уже тогда была членом Союза архитекторов. И вот, архитекторам давали лимитную карточку. А на лимитную карточку давали хорошие продукты. Я в первый раз поела булки – просто булки, это было для меня как пирожное. И поскольку мать была художник, отец тоже художник, я все время слышала от них, что «нет работы». А у тетки была работа, у архитекторов всегда бывает работа. И мне вбилось в голову, что архитектором быть лучше.

- И поэтому Вы решили стать архитектором?

- Вот из-за этого и стала! Я боялась войны. После войны я боялась войны. Я уже жила в Пскове, и все равно боялась войны.

- А сейчас?

- А сейчас перестала. Это прошло лет 10-15 назад. Я еще помню, как здесь танки шли в Чехословакию, по этой дороге. Грохот стоял страшный. Я боюсь выстрелов до сих пор.

«Псков всегда был красным»

Уже в Петербурге, после окончания школы, Наталья Рахманина поступила на архитектурный факультет ЛИСИ: «Поскольку у меня в голове торчало, что надо быть только архитектором и как можно скорее вступить в Союз, пока не началась война».

Наталья Рахманина. Фото: Лев Шлосберг.

Реставрации как отдельной профессии в советское время не обучали, реставраторов создавал опыт работы. «Реставрация сама по себе отбирает людей знающих и культурных, это высший культурный уровень – проектировщики, архитекторы, искусствоведы», - говорит Наталья Сергеевна. Ее саму к реставрации подтолкнуло знаменитое хрущевское постановление об архитектурных излишествах:

- В тот год, когда у нас был диплом, вдруг поняли, что надо избавляться от «излишеств». Я же училась, когда еще была сталинская архитектура, с «излишествами», а тут вдруг за год стали перестраиваться.

- И принялись строить эти знаменитые «хрущевки»?

- Да нет, уже стали проектировать приличные дома, уже появились французские архитектурные журналы, какие-то знания о современной архитектуре. Мы же этого не проходили – мы проходили ордера и так далее. И поэтому я, воспитанная с уважением к древней архитектуре, пошла в реставрацию.

- Наталья Сергеевна, а как Вы познакомились с Всеволодом Петровичем?

- Я с ним познакомилась на свадьбе. Моя подруга Валя Ковалева вышла замуж за известного архитектора Маслова. На их свадьбе я и познакомилась с Всеволодом Петровичем. Он тогда учился на пятом курсе в Академии художеств на архитектурном факультете. На шестом курсе мы уже познакомились ближе, проженихались, осталась огромная переписка, вся она у меня хранится. Он закончил учиться на год раньше меня. Потом муж мне прислал вызов, и я приехала к нему в Псков.

- В Пскове Вы работали вместе?

- Да. Я приехала и сразу пошла работать в реставрационную мастерскую. Мы проработали меньше года, потому что мастерскую разогнали.

- А почему разогнали?

- А потому что был такой приказ. Это при Хрущеве. Хрущев съездил в Литву, увидел замок под Каунасом, который строили на народные деньги. И ему показалось, что зря вообще тратятся народные деньги на реставрацию памятников архитектуры, надо выращивать кукурузу и строить жилые дома. А Псков – он ведь всегда был красным – он отозвался на эти постановления партии и правительства. Вот Новгород не разогнал мастерскую, и Владимир не разогнал, а Псков разогнал.

- Скажите, а проектом реставрации Покровской башни Вы занимались вместе с мужем?

- Нет, я Покровской башней не занималась, я только бережно хранила макет, который стоял в комнате, где спал Митя. У нас была фотография, где наш годовалый сын стоит в макете Покровской башни.

«Крови я попортила псковскому начальству порядочно»

После закрытия реставрационной мастерской производство отдали в ремстройконтору, а всех сотрудников, рассказывает Наталья Рахманина, перевели в институт «Псковгражданпроект». Мастерскую в Пскове восстановили года через два, после статьи Юрия Черниченко в центральной «Правде». Автор сокрушался по поводу того, что зря разогнали прекрасную мастерскую, где работали прекрасные специалисты: «Псковская Правда» статью тут же перепечатала, в Пскове сказали «есть!», и тут же опять сделали реставрационную мастерскую. Но там было мало мест в штатном расписании, а у меня уже сын должен был родиться, поэтому взяли только Всеволода Петровича и еще пару сотрудников».

Наталья Рахманина вернулась в реставрацию через восемь лет. А в 1975 г. ее перевели в Санкт-Петербург, также в реставрационную мастерскую, на должность начальника производственной группы.

Самая значительная работа, которую она оставила после своих трудов в Пскове, это план охранных зон, которым Наталья Рахманина занималась совместно с Галиной Боренко (институт «Ленгипрогор»). План был утвержден и действует до сих пор, умеряя пыл застройщиков с особо буйной фантазией.

«Крови я попортила псковскому начальству порядочно, - вспоминает Наталья Сергеевна. – Была такая Анна Ивановна Медведева, начальник управления культуры, она была тетка взбалмошная, не очень образованная, но решительная. Она меня отправила в Москву на согласование проекта охранных зон, не спросив городское начальство. Я приехала с согласованием, и Толя Васильев (он был тогда председателем горисполкома) пришел в ужас: почему ты поехала??? Я им закрыла путь к исправлению плана охранных зон, а он им сразу закрывал возможность строительства в самых «интересных» местах».

Сегодня, когда культура и понимание исторического значения Пскова у большой части застройщиков оставляют желать лучшего, план охранных зон часто оказывается единственным, что уберегает от разрушения старинные архитектурные ансамбли и археологический культурный слой.

Но не всегда. Как мы знаем, даже те организации, у которых этот план охранных зон хранится, позволяют себе иногда некоторые вольности, например, через памятник XVI века провести водовод.

- Наталья Сергеевна, такое «легкое» отношение к строительству в историческом городе…

- От невежества происходящее!...

- …оно было всегда?

- Всегда было. Я помню, у нас в «Гражданпроекте» была бухгалтер, неглупая женщина. Она говорила: «Зачем эти ваши церкви нужны, снести бы их!» Тогда речь шла, что нужен в Пскове театр. Где его поставить? Вот Василия на Горке снести и поставить там театр. «Зачем нужны эти памятники архитектуры?»

«Я терпеть не могу писать архитектуру»

Дом в Малах может играть и роль выставочного зала. Веранда, комнаты завешаны акварелью. Наталья Рахманина пишет без карандаша, мокрой техникой, которая считается самой сложной – она абсолютно не допускает исправлений. «Ну, первое время еще можно все смыть», - улыбается Наталья Сергеевна.

В последние годы живопись стала ее основным занятием. Наталья Рахманина рисовала с детства, первые рисунки были связаны с чтением. Она вспоминает: «В этом Тутаеве злосчастном придешь в библиотеку, там дадут две книжечки тоненькие, по возрасту, я их тут же прочитаю, приношу назад. Мне говорят: девочка, ну что ты врешь, что уже прочитала?»

- А рисовать я начала в Москве, поскольку, наконец, дорвалась до книг. Я помню, мы читали Вальтера Скотта, эти замечательные рыцарские романы, и потом мы рисовали рыцарей и в них играли. Потом еще что-то рисовала дома, в Петербурге, а потом пошла со своими рисунками во Дворец пионеров, и меня сразу взяли. Но во Дворец пионеров проходила я очень мало, потому что это 1946-47 год, надо было ехать на трамвае от дома, с Васильевского острова, а в трамвай было не сесть. Я была хилая, дохлая после войны. И меня вечно там затолкают, мне не сесть, не выйти, и я перестала туда ходить. А рисунком стала заниматься только в 10 классе, когда решила поступать на архитектурный.

Последние три с половиной года перед пенсией Наталья Рахманина, член Союза архитекторов, член Союза художников, проработала в Художественном фонде в Петербурге, где стала усиленно заниматься акварелью. Всего у нее состоялось более 30 персональных выставок в России и за рубежом. Сейчас в Пскове ее работы можно увидеть в галерее на Бастионной, на выставке «Память сердца», открытой в День города. Кто-то говорил мне, что Наталья Рахманина входит в число то ли десяти, то ли ста лучших акварелистов мира, но на вопрос об этом она восклицает:

- Кто сказал?!! Ну, может быть, кто-то так и считает, я не знаю. Я такого не слышала. В общем-то, я хороший акварелист. У нас есть общество акварелистов, в котором я сейчас состою, это возрожденное императорское общество акварелистов.

- Чем занимается это общество?

- Оно устраивает выставки. Собирает членские взносы, как и все общества! Пока оно еще очень не богато. Более приличная обстановка в обществе, чем в Союзе художников. Ведь художники люди не хорошие, они люди завистливые. Каждый художник считает себя гениальным, а всех остальных, простите, говном.

- А Вы считаете себя гениальным художником?

- А я не считаю себя художником! Я – рисующий архитектор. Хотя из себя эту «акварель архитектора» я изживала много лет. Я в общей сложности более 20 лет занимаюсь акварелью. А в акварели это самое главное – техника.

- И ведь это самая сложная техника?

- Это самая сложная техника, и у меня она все время меняется, независимо от меня. На меня не влияют чужие работы. Я все делаю сама. Как-то исподволь идет. Вот этот пуантилизм у меня в этом году появился. Я полгода проболела в Петербурге и совершенно не могла писать. А потом сюда приехала и вдруг стала писать так. Почему – не знаю. Но я с собой не борюсь, что получается – то и получается.

«Я терпеть не могу писать архитектуру, я ее слишком хорошо знаю», - говорит Наталья Рахманина, раскладывая на деревянном полу последние цветочные натюрморты. Она признается в симпатии к импрессионизму, что заметно по ее работам. «Основная моя концепция в живописи – я ее пока не достигла, я к ней движусь – это не изображение предмета, а впечатление о предмете. Но, конечно, пока я этого не достигла, хотя 20 лет практики – это очень много».

«И не только»

«Чем Вы еще занимаетесь?», - спрашиваю я. Так, на всякий случай. И вдруг слышу: «Во-первых, я эксперт интернациональной категории по собаководству».

Наталья Сергеевна имеет лицензию на все породы собак – охотничьих, служебных, декоративных. Была судьей по собачьему спорту: «Есть такой собачий спорт, правда сейчас он умер из-за экономического состояния страны». За 30 лет кинологической деятельности Наталья Рахманина изъездила бывший СССР, Европу, Ближний Восток: «Буквально каждую неделю звонки. Я обычно езжу в тот город, который сам по себе интересен. И это очень хорошо совмещается с живописью. Вот я ездила в Казахстан – вся дорога на Медео у меня исписана».

Еще одно хобби – видеодело. Около 30 лет Наталья Рахманина снимала и монтировала фильмы: «А сейчас мне это надоело. Очень много времени уходит на монтаж, на озвучку». В этой связи, как она вспоминает, в свое время стала героем передачи Татьяны Недосекиной в серии «И не только». Если уж что-то делать, то от начала и до конца, считает она.

Архитектор, реставратор, художник и кинолог Наталья Рахманина в последние годы занимается еще одним большим и важным (в первую очередь, для псковичей) делом. Это музей Всеволода Петровича Смирнова, который его друзья и родные надеются рано или поздно открыть в Пскове. Но это тема для отдельного разговора.