Бедность - порок

Прошло уже два года с тех пор, как российские власти публично объявили борьбу с бедностью в стране. Согласно официальным статистическим выкладкам, количество бедных в Российской Федерации неуклонно снижается. Только за прошлый год произошло снижение их числа с 37-45 % (в разных регионах) до, соответственно, 25-35%. Однако цифры эти — лукавые...

Реальная проблема выявляется тогда, когда начинаешь производить отсчёт не от очередного прошлого года, а от дореформенного состояния, и обсуждать не эти удобные для чиновников игры в арифметику, а то, что на деле как минимум каждый четвёртый гражданин страны, где ещё 15 лет назад не было бедности как социального явления, сейчас является устойчиво бедным. Не менее четверти населения не только имеет доход ниже прожиточного минимума, но, главное, составляет устойчивое новое сословие, фактически, особый класс.

И в этом плане уменьшение доли бедных, скажем, с 33-х до 31-го процента, или даже до тех 12-ти процентов к 2007 году, что под давлением Герман Греф пообещал Владимиру Путину в марте прошлого года, явится показателем не снижения бедности, а ее закрепления и превращения бедных в навечно униженную касту.

Откуда взялась в России бедность после того, как более полувека в СССР-России ее, как постоянного общественного явления, не было? (Да, многие люди до 1970-х годов жили бедно, но не были бедными, поскольку не составляли устойчивую социальную категорию.) Бедные появились оттого, что основным делом последних двадцати лет стало создание класса богатых. Бедных без богатых не бывает. Бедные появляются тогда, когда создаётся противоположная им социальная группа.

И сегодня мы имеем принципиально новую социально-экономическую структуру российского общества, построенную на противостоянии богатых и бедных, когда разрыв между десятью процентами тех и других достигает, только по официальным данным, 14-ти кратного размера (так называемый коэффициент децильности).

Не более 10% российского населения составляют те, кто живут при “трубе” или бюджете (не путать с бюджетниками) и являются богатыми. До 20% населения — зажиточные, то есть те, кто живёт при тех, кто живёт при “трубе”. Доходы же остальных, а это примерно 70% населения, колеблются около официально фиксируемого показателя бедности, и половина из них оказывается бедными согласно всем принятым нормам. Причём, в эти две трети входят врачи, учителя, научные работники, инженеры, офицеры, мелкие предприниматели, высококвалифицированные рабочие и фермеры, которые (в отличие от работников сферы обслуживания тех, кто при “трубе”) не в состоянии обеспечить себе сопоставимые с богатыми и зажиточными гражданами условия жизни.

Подобная структура социума является возвращением России во времена Достоевского. Этим уже всё, собственно, сказано. При этом основная масса политиков и экспертов обсуждает “проблему бедности” так, что выходит, будто бедность эта появилась сама собой или в результате стихийного бедствия.

Что означает такое представление искусственного и политического процесса — создание общества богатых и бедных — в качестве естественного, чуть ли не природного процесса? Только одно: правящий класс не желает открывать фундаментального факта своего бытия: бедность — не явление (мол, случилось так), а основание, фундамент, столп созданной в 90-е годы прошлого века в России социально-экономической системы.

В обществе, где главной целью является экономический успех и богатство, более того, быстрое и разовое обогащение, и где уровень наличных ресурсов остаётся примерно тем же или даже снижается, богатство и бедность конституируют само подобное общество и требуют своего воспроизводства. Чем лучше и эффективнее будет работать нынешний правящий класс и его система, тем с большей производительностью будет воспроизводиться бедность.

Принято считать, что бедность — это состояние семей, общий доход которых ниже официального прожиточного минимума. Отсюда следует немалое число относительно честных (по О. Бендеру) способов “снижения бедности”. Прежде всего, занижение уровня прожиточного минимума, который сегодня, по общему мнению, настолько низок, что нередко определяет уровень даже не бедности, а нищеты. Далее, монетизация социальных гарантий государства, в частности, реализация знаменитого теперь Федерального Закона № 122, когда за один месяц “количество бедности” в связи с начавшимися выплатами резко снизилось. Важную роль играет и инфляция, официальный уровень которой всегда ниже реальных показателей.

Наконец, главным способом снижения бедности является сама природа существующей системы, которая устроена так, что “рыночная экономика” с необходимостью избавляется от лишнего для себя населения (его ещё без всяких комплексов называют “избыточным”, “низкокачественным” населением и “нагрузкой на бюджет”) — т. е. от тех, кто не в состоянии “суетиться на ниве зарабатывания средств” (по Е. Гонтмахеру).

В существующей российской действительности кардинальному уменьшению бедных способствует и такая фундаментальная особенность нашего бытия как нефтедолларовый характер экономики, что уже даже на официальном уровне определяется не иначе как “сырьевая зависимость” или даже “сырьевая ловушка”.

Для обслуживания “трубы” достаточно в разы меньшего населения, чем пока еще есть в России. Точно пишет об этом бывший министр экологии (с 1991-го, когда он входил в правительство Гайдара, до 2000 года), член-корреспондент РАН В. Данилов-Данильян: “Сырьевая экономика предполагает концентрацию трудовых и прочих ресурсов только там, где расположены эксплуатируемые природные объекты... А остальное население в сырьевой экономике не нужно. И чем меньше его будет, тем для сырьевой экономики лучше, тем меньше с нее будут драть налогов, потому что меньше будут социальные затраты государства. С этой точки зрения можно сказать, что сырьевая экономика заинтересована в депопуляции”.

То же самое, впрочем, касается и удвоения ВВП. Мало кто обратил внимание, что после прошлогоднего послания Президента РФ Федеральному собранию советник президента Андрей Илларионов сразу же разъяснил, что когда говорят об удвоении ВВП, речь идёт о ВВП именно на душу населения. Из этого с необходимостью следует простой и чудесный способ удвоения ВВП — надо просто значительно сократить количество этих самых “душ”, — что фактически и делается: каждый год население страны уменьшается в среднем на 0,65%, или на 600-800 тысяч человек, — и завозить со всего мира в страну экономически успешных мигрантов.

Повышение ВВП и напрямую завязанный на ВВП экономический рост никак, абсолютно никак не связаны с уменьшением бедности.

Дело даже не в том, что нынешний экономический рост является восстановительным или связан с ростом цен на нефть и другие виды сырья (всё это, кстати, признают и самые либеральные экономисты типа Е. Гайдара), а в том, что он не является функцией от доходов населения и, главное, никак не сокращает разрыв между основной — бедной — частью населения и богатой его частью. В распределении доходов, при прочих неизменных условиях, любой рост экономики воспроизводит ту социальную структуру, которая имеется. А она, напомним, основана на противостоянии богатства и бедности.

Экономический рост не отражает процессов деградации и развития страны. Страна может опускаться по отношению к уровню развития передовых государств мира, плодить всё большую и большую бедность, но при этом иметь устойчивый экономический рост. И наоборот.

Таким образом, созданная в Российской Федерации система основана на воспроизводстве бедности и сокращении населения. Такая система отражает двадцатилетний курс правящих элит РФ, выражаемый во фразах “переход к рыночной экономике” или, в просторечии, “к рынку”.

Более того, сегодня эту систему поддерживают все основные “системные” политические силы. Что Чубайс и Гайдар, что Зюганов и Глазьев, все они не подвергают сомнению фундаментальную идею “рынка”. В программе коммунистов рынок занимает почётное место в качестве того, что современные коммунисты, как и всё “прогрессивное человечество”, хотят строить. Сергей Глазьев издаёт книги типа “Обучение рынку”, где при всех оговорках идея рынка ни в коем случае не сомневается. Спор идёт только о “правильном” или “неправильном” рынке, о “постепенном” или “радикальном” переходе к нему.

С моей точки зрения, этот сложившийся консенсус по поводу “рынка” отражает чудовищную деградацию нашей страны и общества и является не только главной причиной очевидного ныне всем большого капиталистического тупика, но и приговором всем нам.

Тотальная рыночность сознания — уже факт. Поэтому удивительным является не то, что воспроизводится бедность, а то, что рыночниками бедность ещё рассматривается по инерции как нечто нежелательное и даже “нехорошее”.

Курс на экономический рост и удвоение ВВП в нашей реальной ситуации является не только вредным, но и убийственным для страны. Такой курс есть продолжение курса Хрущёва на “гуляш-коммунизм” и курса Брежнева на “благосостояние советского народа”. Бедность есть функция от деградации, неразвития страны, а не от отсутствия денег, и столь желанный нашей убогой элитой экономический рост никак не связан с развитием страны.

Именно отсутствие курса на развитие страны и невозможность постановки целей развития нынешним правящим классом, а вовсе не бедность, является реальной проблемой. Созданная в стране система существует исключительно вокруг проблемы обогащения и защиты обогащающихся и абсолютно безразлична к целям развития страны и к своему статусу в мире.

Что же в этой ситуации делать?

Серьезные позитивные подвижки в ситуации с бедностью начнутся тогда, когда всеми будет признано, что бедность — порок. То есть страшный и смертный грех, да ещё и культивируемый ныне. Грех индивидуальный и коллективный, грех общий, даже повальный, и, прежде всего, грех правящего класса.

Для этого необходимо, как это ни страшно для большинства (и правых, и левых, и серо-буро-малиновых) отказаться от идеи рынка как того состояния, куда страна вот уже как двадцать лет “переходит”. Идея рынка и общества, основанного на рынке, есть грех и порок. Чтобы отказаться от нее, следует уяснить себе обязательность бедности при любых вариантах российского рынка.

Сегодня уже подзабыты поразительные речи “прорабов духа” (выражение поэта А. Вознесенского), которые всю перестройку вплоть до развала СССР рассказывали населению о том, как улучшится экономика страны, качество продукции и труда, когда появится безработица, и люди за воротами заводов будут “подпирать” работающих, заставляя их работать всё лучше и лучше.

Про бедность так открыто не говорили. Да это и не было нужно. Достаточно было феерической рекламы коммерческого успеха и богатой жизни как цели “любого нормального человека”. В аморфном и податливом сознании позднего “советского человека” культивировали идею первоосновности богатства, примером чего стала известная присказка: если ты такой умный, то почему такой бедный?

Так уничтожали реально существовавший советский средний класс и организовывали рынок — социальную систему, целевой функцией которой является исключительно богатство — и его обязательная оборотная сторона, бедность.

Закономерно, что бедность в России для взрослых людей обернулась отсутствием возможности квалифицированного и адекватно вознаграждаемого труда, или, по-простому, лишением того, что называлось “хорошей работой”. Приговором созданному “обществу рынка” является то, что большинство бедных в стране — не просто трудоспособные, а работающие полный день люди, заработная плата которых не позволяет обеспечивать их семьям доход выше прожиточного минимума. Для таких даже введено специальное понятие — “новые бедные”, где прилагательное “новые”, как и в выражении “новые русские”, обозначает нашу российскую специфику, когда наличие работы отнюдь не означает отсутствие бедности.

А для детей, молодежи, пожилых людей бедность и рынок (а они синонимы) обернулись отсутствием необходимого образования, здравоохранения и социального обеспечения.

Предвижу понятные возражения: как же можно отрицать рынок?

А кто его отрицает? Тем более, как сегодня знает уже каждый школьник и как признают даже либеральные экономисты, рынок — специфический, особенный, а других и не бывает — был и при социализме и никогда никуда не исчезал. Куда же денешь товарно-денежные отношения?

Речь идёт совсем о другом — о том, что рынок может и должен быть элементом общественного строя и системы, но не его основанием и целью. Но тогда и строить надо не рынок, а новый общественный строй, с понятным типом отношений.

Сами подобные возражения (мол, как можно отрицать рынок?) свидетельствуют о чудовищно гипертрофированном восприятии рынка как того, что можно всей страной строить и ради этого демонтировать сначала государство (СССР), затем промышленность, а сейчас уже и здравоохранение с образованием.

На деле же необходимо честно сказать себе, что “строительство рынка” есть сведение всей общественно-государственной жизни к диктатуре и тирании, тоталитаризму торгашей.

Ситуация в России является катастрофической. Мы близки к полному духовному поражению, следствием которого будет поражение и геополитическое, и экономическое. И такое поражение наступит, если мы не переосмыслим основания нынешней системы и не поставим задачу строительства нового справедливого строя в России. Этот строй должен образовываться вокруг достоинства личности каждого без исключения человека в стране.

Меня лично унижают бедные вокруг меня. Меня унижают беспризорные дети, нищие и бомжи, превращающиеся в подобие животных. Пока ещё подобное унижение испытывает и подавляющее число живущих в нашей стране людей. Рынок и неминуемо связанная с ним бедность уничтожают достоинство личности каждого нормального человека в России, и не только в России.

И если мы это наше общее унижение переведём в принципиальное осуждение сложившейся системы, если открыто и честно, без вранья, признаем, что бедность — порок, и этот строй, с необходимостью порождающий бедность, — порочен, то мы не только победим бедность, но и спасём самих себя и страну.

Юрий Крупнов.
Опубликовано ИА “Росбалт”.