Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Архив
.jpg)
Владимир Сарабьянов. Фото: Александр Тимофеев
Комиссия посетила Иоанно-Богословский Крыпецкий, Спасо-Елеазаровский, Мирожский и Снетогорский монастыри. О целях и итогах этого визита говорилось уклончиво, иные источники информации (кроме Псковской епархии) информагентствами не использовались.
ПАИ практически дословно процитировало текст информационной службы Псковской епархии. Делаем это и мы (стилистика и орфография текста полностью сохранены. – Авт.): «Представители «Россвязьохранкультуры» во главе с руководителем Северо-Западного отделения В. А. Калининым прибыли в Псковскую область в связи с прецедентом (здесь и далее выделено мной. – Авт.), связанным с восстановлением Крыпецкого монастыря.
На встрече с представителями «Россвязьохранкультуры» Архиепископ Псковский и Великолукский Евсевий представил историю первоначального состояния монастырей, их тяжелое руинированное состояние во время передачи их Псковской епархии, проблемы с госфинансированием, и особенно отметил значение псковских древних монастырей и храмов не только для Псковской епархии, Псковской области, но их общемировое культурное значение, как крепостей Православия.
Владыка Евсевий отметил, что причина существующего конфликта в неверном представлении светскими специалистами церкви, монастыря, как памятника культуры, и только. Но храм – это, прежде всего, место молитвы, место служения Богу, монастырь – обитель для спасения человеческой души. И цель общения епархиальных властей и руководителей Северо-Западного отделения «Россвязьохранкультуры» правящий Архиерей видит ещё и в необходимости помочь светской стороне, специалистам псковских организаций охраны памятников правильно понять смысл жизни храма».
Вот оно как. Уничтожение памятников истории и культуры XVI века в Крыпецком монастыре, которое в Псковской епархии предпочитают называть «реконструкцией» и даже «восстановлением обители», - это, оказывается, прецедент. В крайнем случае – конфликт, проистекающий из непонимания светскими специалистами, что есть храм.
В сообщении говорится, что при посещении Крыпецкого монастыря «высокие гости… осмотрели восстановленный комплекс монастырских строений, храмов и хозяйственных построек, удивились тому, сколько сделано за короткий срок, и отозвались об отце архимандрите (недавно трагически погибшем наместнике монастыря, отце Дамаскине. – Авт.), как о подвижнике. Комиссия высказала пожелание и дала предписание Крыпецкому монастырю выйти с просьбой о государственном финансировании к правительственным организациям для создания проектной документации Генплана монастырской территории; посоветовала привлечь к работам по проектированию фасадов Успенского храма монастыря архитектора-специалиста и т. д.»
Нет ни малейшего сомнения в том, что гости сильно удивились: сколько всего можно наделать за «короткий срок». Тем не менее, в сообщении Псковской епархии нет ни слова о том, что прямо на месте было дано устное распоряжение о приостановлении всех этих удивительных работ, кроме работ по сохранению памятников (например, колокольню на зимнее время безусловно нельзя оставить обезглавленной). К моменту выхода в свет этого номера «ПГ» распоряжение будет носить уже письменный характер: до разработки и согласования проектной документации на монастырской территории нельзя ничего «восстанавливать» и «реконструировать». Новый наместник монастыря отец Савва привлекается к административной ответственности.
Кроме того, уже выявлены нарушения, связанные с собором Рождества Иоанна Предтечи в Пскове (он недавно был передан Крыпецкому монастырю, как храм монастырского подворья). Здесь городская прокуратура возбудила дело об административном правонарушении из-за самовольной прокладки теплотрассы. Отмечено также, что земляные работы проводились без наблюдения археологов.
На этот раз государство не стало тактично молчать. Но будут и другие «разы», будут. Уже есть.
Буквально в следующих строках епархиального пресс-релиза, подарившего столько пищи для размышлений, рассказывается о том, что встреча представителей «Россвязьохранкультуры» и епархии продолжилась в Снетогорском монастыре. Там стороны обсудили «одну из важных проблем – передачу древнего храма Рождества Богородицы в ведение РПЦ. Комиссия отметила, что в данном вопросе представители «Россвязьохранкультуры» поддерживают государственную линию, которая была определена на встречах нашего Президента В. В. Путина и епископата РПЦ, о передаче церковных зданий и храмов в пользование Русской Православной Церкви. Обе стороны согласны с тем, что в храме должна идти литургическая жизнь, что позволит решить и проблему сохранности уникальных фресок XIV века. Для этого, как отметили представители «Россвязьохранкультуры», необходимо составить грамотные охранные договоры между представителями светской власти, органов охраны культурного наследия и Псковской епархией. Правящий Архиерей высказал пожелание об установке иконостаса в храме Рождества Пресвятой Богородицы».
Вот эта информация привела в крайнее замешательство специалистов, которые около 25 лет реставрируют уникальные фрески начала XIV века собора Рождества Богородицы Снетогорского монастыря. Работы по консервации и реставрации фресок выполнены на треть. И как в этом свете воспринимать информацию о том, что «обе стороны согласились»… На что согласились? На передачу храма в его нынешнем состоянии монастырю для проведения постоянных богослужений? При том, что с 1996 года по соглашению между государственным комитетом Псковской области по культуре и Снетогорским монастырем монастырю разрешено один раз в год проводить одну службу в престольный праздник Рождества Богородицы? И как «литургическая жизнь» «позволит решить проблему сохранности фресок»?
Хочется надеяться, что соглашались не на это. Особенно хочется – после «прецедента» с Крыпецким монастырем.
А ведь еще почти год назад настроения вокруг храма Рождества Богородицы были другие. В январе 2007 года в Пскове прошло совещание, на котором обсуждалась возможность передачи собора в безвозмездное пользование Русской православной церкви. В нем участвовали руководитель секции монументального и декоративно-прикладного искусства Федерального научно-методического совета при Министерстве культуры и массовых коммуникаций РФ, доктор искусствоведения Лев Лифшиц, художник-реставратор Межотраслевых художественных реставрационных мастерских Владимир Сарабьянов, искусствовед и реставратор Савелий Ямщиков, члены Псковского отделения ВООПИиК, псковские археологи, настоятельница Снетогорского монастыря матушка Людмила, другие представители церкви.
Прежде всего, обсуждался вопрос сохранности фресок. На совещании не принимали конкретных решений – это была всего лишь рабочая встреча, на которой говорили об условиях возможной передачи собора монастырю. И все сходились в одном: условия передачи должны быть жесткими, потому что фрески в нынешнем состоянии очень уязвимы. Представители Русской православной церкви выражали безоговорочную готовность выполнять все требования специалистов.
После декабрьского визита «Россвязьохранкультуры» создалось обратное впечатление: передачу собора Рождества Богородицы церкви будут форсировать как церковные, так и светские власти, судьбу фресок конкретно и по существу они не обсуждают.
Именно такими, мягко говоря, опасениями поделился с «ПГ» реставратор Владимир Сарабьянов, находившийся под сильным впечатлением от заседания в Снетогорском монастыре и озвученных взглядов Владыки Евсевия на проблему сохранения памятников истории и культуры (см. выше – о непонятливых «светских специалистах»).
Владимир Дмитриевич с историей вопроса знаком давно, то есть – с начала восстановления деятельности Снетогорского монастыря. Он всегда был сторонником мягких решений и пытается оставаться им сейчас.
Нам не потребовалось задавать вопросов. Реставратору, третье десятилетие работающему в Пскове, было совершенно необходимо высказаться. Потому что гласность, публичность обсуждения этой проблемы теперь остаются едва ли не единственным оружием защиты уникальных фресок.
Сказал Владимир Дмитриевич буквально следующее: «Когда Снетогорский монастырь вновь начал действовать, то настроение у только что вселившихся сестер и священников было довольно категорическое: «Это всё наше, нам и надо передать!». Я не раз слышал из уст и матушки Людмилы, и ее ближайшего окружения, что фрески эти им не нужны, что это всё – рухлядь, остатки былого величия. Нам, реставраторам, говорили: хотите – снимайте и увозите к себе в музей; не хотите – мы все это забелим и пригласим отца Зенона, он распишет. Конечно, у о. Зенона рука бы на это не поднялась. Он – человек в высшей степени грамотный, прекрасно понимает бесценность этих фресок. Но в дальнейшем, как мне казалось, отношение к фрескам изменилось. И категоричности поуменьшилось.
Я с самого начала ратовал за то, чтобы вопрос был решен мирным путем – путем совместного использования храма. Но совместное использование предполагает взаимное уважение, соблюдение закона, и приоритетом в решении этого вопроса должно быть элементарное сохранение памятника. Не приспособление его под сиюминутные, текущие нужды, а сохранение памятника! Памятник – это вечная категория. Он должен быть отреставрирован совместными усилиями, доведен до идеального состояния и сохраняться обеими сторонами. Это должны понимать и музей, и Министерство культуры, и церковь, которая в той или иной мере будет пользоваться памятником.
Я был уверен, что всё идет к такому паллиативному решению, построенному на взаимных уступках и компромиссах. Я прекрасно понимаю отношение епархии к нынешнему положению вещей: действующий монастырь с огромным количеством монахинь (их там сейчас живет около ста человек: монахинь, насельниц, послушниц) и посередине монастыря стоит большой, очень вместительный храм, который никак не задействован. Реставрация, которая длится уже третий десяток лет, у них вызывает и недовольство, и раздражение.
Я согласен с позицией Владыки: храм, находящийся посередине монастыря, должен жить не только как памятник истории и культуры, но и как собственно храм. Но мы имеем дело с очень большим пространством. В этом храме есть, скажем так, объем XIV века, а есть большая западная часть: пристройки, приделы, паперти. Все эти пристройки, с запада прилегающие к собору, по площади вдвое больше, чем сам храм. И, при разумной организации, можно было бы элементарно сделать так, чтобы основная часть богослужений проходила в этих пристройках. А в самом храме можно совершать редкие богослужения. И к этому всё шло.
И вдруг перед нами нарисовали совершенно иную картину. Под нами я подразумеваю себя, псковских архитекторов, реставраторов, членов ВООПИиК, сотрудников Псковского музея-заповедника. У нас сложилось впечатление, что комиссия и была призвана сюда, чтобы резко передать собор в полное ведение епархии. Без каких-то совместных использований и соблюдений взаимных интересов. Просто передать и всё, а потом – хоть трава не расти.
Но этот храм – очень хрупкое сооружение. У него очень сложная история, очень сложная жизнь. Его много раз перестраивали, у него множество проблем, связанных с инженерным состоянием. А главная проблема – это фрески. Фрески, которые абсолютно уникальны. Их ценность – это не предмет для обсуждения. Это – явление мирового уровня, основа псковской иконописной школы, памятник, который требует самого бережного отношения. Там дышать надо, что называется, вполголоса. И что мы услышали? Никто не произнес слова об их сохранении. Такое ощущение, что просто есть какая-то постройка, которую надо отдать монастырю, а он ее будет использовать по прямому назначению и по своему усмотрению. А то, что фрески требуют строгого соблюдения определенного режима хранения, об этом никто даже не говорит.
На заседании комиссии в Снетогорском монастыре, из уст владыки Евсевия, мы услышали такие вещи, которые сразу заставили вспомнить пример Крыпецкого монастыря. Да, пока Владыка говорит, что «памятник – это храм Божий, это место, где живет Бог», я с ним абсолютно согласен. Но когда Владыка сообщает, что и «мы живем в этом храме» – мне становится страшно. Мне становится страшно от того, что мне обещают относиться к храму, к памятнику, как к собственному дому, в котором должно быть удобно жить и удобно служить. И в соответствии с этими представлениями об удобстве приспосабливать его для своих нужд. Вот если покажется им, что здесь нужно окошечко, потому что в храме темно, то его сделают, его пробьют. Пробьют окно в соборе по фреске, потому что им было темно, и никто ничего сделать не сможет. Или перепишут древние фрески по своему вкусу.
Именно такое отношение к «своему дому» привело к скандалу в Крыпецах.
Поэтому я уверен: если абсолютно все будет отдано на откуп монастырю, то завтра меня как реставратора в собор просто не пустят. И никого туда не пустят. А если и пустят, то мы можем увидеть фрески либо переписанными, либо сбитыми. И то, и другое для них – гибель».
В отличие от многих «московских псковичей», Владимир Дмитриевич никого утешать не склонен. Утешают нас обычно как? Говорят, что в других древних городах еще хуже. Что там епархии еще…простодушнее. Владимир Сарабьянов считает, что это не так, совсем не так: «Владыка Евсевий буквально заявил, что подобное самоуправство – это принцип жизни памятника в структуре Псковской епархии. Я подчеркиваю – Псковской епархии. Мне приходится много ездить по стране, бывать за границей. Я не буду приводить мировые примеры – это бессмысленно. Весь мир давно уже перешел на такую систему существования памятников в структуре церкви, когда соблюдаются и те, и другие интересы. Примеров миллионы, что о них говорить.
Но и по нашей стране, где эта проблема всегда существовала и сейчас регулярно обостряется в связи с постоянным заигрыванием властей с церковью, и по нашей, повторю, стране полно сейчас примеров абсолютно разумного, взвешенного, рационального отношения к сохранности памятников. Что далеко ходить? Ближайший сосед Пскова – Новгород. Там этих проблем теоретически должно было быть куда больше. Потому что там памятников, храмов с древними росписями сохранилось гораздо больше. В Пскове всего три памятника! И как будто эти три памятника – единственные храмы, где можно служить. Да в Пскове огромное число церквей: служи – не хочу, как говорится!
Так вот, в Новгороде архиепископ Лев прекрасно понимает ценность вверенных ему древних памятников. Он привлекает специалистов, прислушивается к их мнению. Например, Софийский собор – это сложнейший организм, он сохранил в себе древности с XI века. Когда его передавали, у всех специалистов трепет был. И – ничего, всё в порядке. Потому что архиепископ сразу организовал систему хранения. У него при соборе есть целый отдел (только при соборе!) по музейному образцу, который возглавляет грамотнейший человек – кандидат искусствоведения Татьяна Юрьевна Царевская, светское лицо. У нее в подчинении несколько человек, она одновременно является сотрудником Новгородского музея.
Недавно мне целый год пришлось проработать в Полоцке, в Спасо-Ефросиньевом монастыре, где мы сейчас раскрываем фрески XII века. Да, это Белоруссия, но это – Московская Епархия. Там инициаторами научной реставрации (я подчеркиваю – научной реставрации, а не какой-нибудь тяп-ляп, подешевле) является не Министерство культуры, не музей, а Полоцкий архиепископ – Владыка Феодосий и матушка-игуменья Евдокия. Они ратуют за научную реставрацию, спрашивают – как хранить, что можно делать, что нельзя. Они запретили в этом храме жечь свечки, потому что им сказали – для фресок вредно. И они тут же запретили!
Я понимаю, что владыка Евсевий вполне может сказать, что владыки Новгородский или Полоцкий ему не указ, есть начальство повыше. Пожалуйста, обратимся к опыту Патриарха. Он регулярно служит в соборах московского Кремля – в Успенском соборе проводит не менее 10 богослужений в год, несколько реже – в Благовещенском и Архангельском соборах. А эти храмы просто переполнены древностями и реликвиями, начиная с икон XI века. Но существует соглашение между Министерством культуры и музеем, с одной стороны, и Московской Патриархией – с другой. По этому соглашению и проводятся богослужения: не когда кто захотел, а в соответствии с документальными соглашениями. Заранее приезжают патриаршие службы, они готовят алтарь, освещают его малым освещением, приносят переносной антиминс. Служба прошла – храм продолжает жить музейной жизнью. Его хранят, его сберегают для потомков. Для Его святейшества Алексия II это норма, так почему же для владыки Евсевия – нет?
Может быть, я сгущаю краски. Но ситуация малоприятная. И неожиданная. Сказали, что есть полгода на разработку предложений, но через полгода мы можем оказаться уже перед принятым решением. Принятым, и ни с кем не обсужденным. И что дальше?
Я думаю, что следующим этапом будет Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря. Печально, что это делается не ради высоких материй, а для сиюминутных интересов. Не знаю, чем руководствуется владыка. Но факт остается фактом. Такая ситуация в Пскове»…
Владимир Дмитриевич не ошибся. Потому что в контексте епархиальной информации о визите «Россвязьохранкультуры» собор Мирожского монастыря – это как раз следующий этап. Финал, так сказать: «Высокие гости посетили также Спасо-Преображенский Мирожский монастырь, в котором проблема передачи монастыря пока не разрешилась, и насельники обители являются здесь гостями, а не хозяевами. До сих пор остаётся нерешённым вопрос возможности совершения Божественной Литургии в Спасо-Преображенском соборе монастыря, самом древнем Преображенском храме России, который находится в ведении Псковского музея-заповедника, как и монастырская территория.
Представители «Россвязьохранкультуры» выразили мнение, что такой монастырь должен жить полнокровной монастырской жизнью, чтобы осуществлять уставные положения и давать возможность верующим молиться в храмах, поклоняться святыням. Возможно, в будущем можно будет договориться о совершении в Спасо-Преображенском соборе праздничных Литургий в Господские праздники, в само празднование Преображения Господня».
Дальше уже некуда. Экскурсантов даже в хорошую погоду в Спасо-Преображенский собор через не очень широко распахнутую дверь пускают, да еще поторапливают, потому что все равно сыро у нас, на Северо-Западе. Сам невольно дыхание сдерживаешь, когда смотришь на фрески, потому что хорошо понимаешь – какая хрупкая ценность перед тобой. И тут – «полнокровная монастырская жизнь, праздничные Литургии»… В этом случае на мечтах внести Мирожский монастырь в реестр Всемирного Наследия ЮНЕСКО, которыми часто делится председатель областного комитета по культуре и туризму Виктор Остренко, можно поставить жирный крест.
Но все-таки – зачем? К чему это стремление взять в полное владение самые древние, самые тяжелые в смысле условий хранения, но совершенно уникальные в научном, культурном и духовном значении памятники?
«Гости, а не хозяева» – обида читается в каждой букве, понятная обида. Но хозяйственные склонности иногда имеют страшные проявления и последствия. Здесь даже не надо в очередной раз упоминать Крыпецкий монастырь. Он не на виду, от Пскова далеко. А вот храм Михаила Архангела – на самом виду, в самом центре города. Заметили, что там батюшка окошко силикатным кирпичом заложил? И одну из арок тоже? И сейчас самовольно пытается в этой заложенной арке сделать дверной проем. В храме XIV века! Видимо, от большой хозяйственности и желания жить так, как считает нужным и удобным себе.
* * *
…А еще лет через пятьдесят с кого спросят? За Мирож, Снетогоры, Крыпецы?.. Без пафоса, просто так спросят: а что здесь было? А почему больше нет? А вы, отцы, где были, когда тихо рушили наше с вами прошлое? И где теперь о нем узнать? Неужели в тысячелетней православной Руси каждое поколение должно начинать жизнь с белого листа? Пытаясь раскрыть те самые «забеленные» свидетельства своего же прошлого? Слишком много вопросов. Но ответы на них хочется получить раньше, чем через полгода, когда истечет срок подготовки к передаче в ведение церкви собора с фресками псковской иконописной школы.
.jpg)