Не быть провинциальной обочиной современности

Материальное и духовное состояние Пскова полностью зависит от отношения к памятникам истории и культуры

В развернувшуюся в последнее время активную дискуссию о судьбе псковских памятников истории и культуры, вызванную в значительной степени их удручающим состоянием и массовыми строительными и хозяйственными нарушениями в городе, включаются все новые участники. В редакцию «Псковской губернии» обратился искусствовед Юлий Селиверстов и предложил для публикации материал, освещающий мало известные сейчас страницы истории Мирожского монастыря, связанные с обнаружением, изучением и попытками реставрации его уникальных фресок. Автор находит и проводит интересные исторические параллели.

В одном из недавних номеров «Псковской губернии» корреспондент Е. Ширяева в интервью с В. Д. Сарабьяновым коснулась на примере Мирожского монастыря трудностей и взаимного непонимания между церковными и музейными кругами, которые столь характерны сегодня не только для Пскова, но и для всей страны [ 1 ]. Следует понять, однако, что такое столкновение взглядов и интересов (и всяческая неразбериха, проволочки, несогласованность, отсутствие внятной руководящей воли) вполне традиционны и не принадлежат лишь нашему времени.

Чтобы в этом убедиться, достаточно проследить не столь давнюю дореволюционную историю реставрации Спасо-Преображенского собора Мирожского монастыря. Это легко сделать по архивным материалам, обобщённым музейным хранителем монастыря Т. В. Кругловой.

Со временем потрясающие фрески XII в. были полностью забыты, забелены и открыты вновь только случайно. В 1858 г. монастырь отмечал семисотлетие. При проведении ремонтных работ к этой дате и были обнаружены росписи на стенах Преображенского храма. «Когда иконостас был отнят от восточной стены, то последняя оказалась покрыта живописью. Возобновленный иконостас вновь был приставлен к стене», – удовлетворённо сообщали «Псковские губернские ведомости» 8 сентября 1889 г.

Какой могла быть во второй половине XIX в. судьба обнаруженной живописи? Ещё в 1875 г. наружная роспись «Деисус из семи ликов» над западным входом в собор была поновлена масляными красками, а нимбы святых обведены золотом. Такой грубый утилитарный подход к памятнику монументального искусства, позднему и несравнимо менее ценному, чем внутрихрамовые фрески, предвосхищал их общую участь.

Весной 1886 г. Преображенский собор сильно пострадал от очередного половодья, но уже летом был вычищен иконостас, сделан новый пол, установлены заново престол и жертвенник. 1 августа 1886 г. храм был освящен после ремонта. В последующие три года в нём проходили обычные службы.

История же собственно реставрации начинается с 1889 г., когда при Императорской Академии художеств была учреждена первая специальная комиссия. Высочайшим повелением на Мирожский храм было выделено около 12 000 руб. – сумма, по тому времени достаточная для значительных работ. Руководителем реставрации стал академик архитектуры В. В. Суслов.

Уже в августе 1889 г. в незадолго до этого полностью отремонтированном храме был разобран иконостас, снят пол и на 12 вершков понижен его уровень, построены леса. Началась и расчистка фресок. Восстановление собора «в благолепном виде» после исследования предполагалось в 1890 г., когда реставрационная комиссия была неожиданно упразднена и финансирование прекращено. В. В. Суслов вынужден был сложить с себя ответственность за памятник.

В Петербурге сменился коференц-секретарь Академии художеств. В Пскове скончался мирожский игумен Павел, содействовавший исследованию собора. Наместничество перешло к иеромонаху Порфирию – противнику реставрации и исследователей. Впрочем, и его можно было понять. Вот как описывал Порфирий сложившуюся ситуацию: «Академия художеств обратила внимание на собор, командирует В. В. Суслова, который начинает работы и наполовину разрушает храм. После этого АХ [ 2 ] отказывается от всего. Получается так, что Суслов захотел и поехал реставрировать Мирожский собор без ведома Академии. А теперь, когда работы стали и многосложнее, и труднее, Академия отказывается от завершения дел и передает выполнение работ духовному начальству монастыря, посылая при этом 1/10 часть отпущенных средств».

Порфирий просил Псковскую Духовную консисторию «ходатайствовать, чтобы Академия художеств, если уж отказывается от реставрации Собора, то пусть придаст ему прежний вид». Он обратился за разрешением не выполнить охранные рекомендации Суслова. В итоге работы по защите храма от речных разливов не были проведены.

В следующем 1891 г. о. Порфирий и псковская Консистория запрашивали нового конференц-секретаря Академии археолога графа И. И. Толстого о причинах остановки работ и «можно ли отбитую со вне штукатурку исправить?» В ответ Академия сообщала, что её комиссия имела задачей лишь обсуждение художественных и археологических вопросов, связанных с реставрационными работами, «распорядительная часть» её не касалась. Предписанием президента Академии завершение работ было перепоручено Духовному ведомству.

Весной 1892 г. псковский епископ Гермоген обязал настоятеля Порфирия «приискать благонадёжного подрядчика». При Консистории была создана ещё одна реставрационная комиссия. Городской архитектор Ф. П. Нестурх составил смету на оштукатуривание наружных стен и покраску крыши. На практике же ремонт свёлся к варварскому пробитию широкого окна в жертвеннике Преображенского храма.

Половодье вокруг Мирожского монастыря (фото 1950-х г.г.)

Только 24 марта 1893 г. Императорская археологическая комиссия (государственный «орган охраны» памятников старины того времени) наконец обратилась в Псковскую Духовную консисторию с предписанием остановить безграмотные работы и переслать в её распоряжение дела по реставрации. Комиссия намеревалась снять кальки и провести фотографирование фресок, разработать план работ в соборе. Фрески предполагалось оставить в первоначальном виде, очистив их и закрепив нижнюю часть щитами.

На лето 1893 г. приходится обстоятельная переписка между Императорской археологической комиссией и духовным начальством Псковской епархии о возведении в соборе лесов для снятия калек. Игумен же Порфирий, противодействуя реставрационным работам, тайком разбирал эти леса. Лишь после серьёзного выговора в его адрес со стороны церковных властей фрески всё же удалось прорисовать на кальку.

Неквалифицированные ремонтные работы в храме возобновились после посещения Мирожи Благочинным монастырей Псковской епархии архимандритом Мефодием. В январе 1895 г. он характеризовал промежуточное состояние собора в результате реставрационных мероприятий, как «жалкое запустение и разгром». В то же время новый псковский епископ Антонин и Консистория обратились для всемерного ускорения ремонта (невзирая на интересы науки и Археологическую комиссию) к обер-прокурору Синода – самому К. П. Победоносцеву.

В сентябре 1895 г. для рассмотрения реставрационного проекта была избрана ещё одна специальная комиссия (уже трудно высчитать её «порядковый номер»). Новая смета работ намечала устройство водостока, укрепление фресок (которые вместе с обмазкой отстали от кладки и сильно потрескались), устройство «нового дубового» иконостаса в «древне-византийском стиле».

В 1896 г. церковные власти опять просили Синод о скорейшем завершении реставрации. Дело перешло под прямой столичный контроль. В августе 1897 г. последовали Высочайшее повеление и указ Синода провести необходимые в Мирожском соборе «исправления», образовав для наблюдения за работами строительный комитет. В него, кроме церковных иерархов, вошли академики архитектуры М. П. Боткин и М. Т. Преображенский. Несмотря на их участие, в 1898 г. началось печально известное «поновление» росписи палехскими иконописцами под руководством Н. М. Сафонова. Фрески по всей их площади были грубо зачищены, промыты и прописаны заново клеевыми красками.

В 1902 г. из Флоренции был доставлен новый мраморный иконостас, бронзовые царские врата «с рисунками академика М. П. Боткина» - из Москвы. Впрочем, в иконостас поместили и две древние иконы – Преображение Господне и Знамение Богородицы. 27 августа 1902 г. прошло освящение собора епископом Псковским и Порховским Сергием.

До марта 1903 г. Псковская Консистория безуспешно пыталась задним числом получить санкцию петербургских ведомств на проведённые в соборе (и даже для тех времён, мягко говоря, «сомнительные») работы. Императорская археологическая комиссия сообщила, что проект реставрации не был ею рассмотрен и она не принимала участия в работах. Эксперт комиссии готов был выехать в Псков.

Однако обер-прокурор Синода указал епископу Сергию, что не усматривает оснований «к привлечению для осмотра собора, по его исправлению, лиц сторонних ведомств». По мнению Синода, лишь члены Строительного комитета должны были принять финансовый отчёт. Но и этого не получилось. Техник Контроля при Синоде не приехал в Псков по болезни. М. П. Боткин прислал лишь письменное уведомление: «Считаю долгом засвидетельствовать, что работы произведены правильно и самым выгодным способом и все напряжения и старания были сохранить выдающийся монумент».

В феврале 1903 г. умер игумен Николай. Оказалось, что, помимо денежных квитанций, никакой описи проведённых работ не существует. Только в 1904 г. комиссия Консистории собралась окончательно выяснить, что же практически в соборе сделано, но по обнаруженным документам так и не смогла отчитаться перед Синодом.

В начале марта 1908 г. Архиепископ Псковский и Порховский Арсений писал, что «замечена порча фресков нижнего яруса». Консистория указала настоятелю Амвросию пригласить архитектора для заключения, «не может ли угрожающая порча быть предотвращена осушением храма через устройство печей железных с выводом дымовых труб внутри стен?» В рапорте настоятеля говорится, что «храм в земле на два аршина ниже поверхности, фрески в ведении Императорского Археологического общества, без разрешения которого невозможно принятие таких мер». На основании этих рапортов Псковской Духовной Консисторией было послано отношение в Императорскую Археологическую комиссию, которая ответила, что «для осмотра состояния фресок командирует проф. М. Т. Преображенского и художника-архитектора П. П. Покрышкина».

22 июля 1908 г. начала работу ещё одна комиссия в составе представителя Императорской Археологической комиссии (имя неизвестно), товарища Председателя Псковского Археологического Общества губернского архитектора Данишевского и казначея Мирожского монастыря о. Александра (настоятель в этот момент отсутствовал). Этой маленькой коллегией был составлен акт «о степени порчи фресок и о способе устранения сырости». Комиссия «признала необходимым устройство дренажа по направлению к реке Великой, с южной стороны собора, по монастырскому кладбищу, с устройством в окнах клапанов».

Игумен Амвросий писал в Псковскую Духовную консисторию: «Мною приступлено к указанным работам. Устроить дренаж на кладбище не удобно, придётся тронуть до 8 покойников, и некоторых недавно положенных. Все меры могут способствовать уменьшению сырости в степени незначительной. Самый храм, по свидетельству старожилов, стоит на водной жиле, чрез фундамент вода просачивается в храм».

Переписка о дренаже между Псковской Духовной консисторией и Археологической комиссией затянулась на многие месяцы. Лишь в мае 1909 г. Академией художеств был командирован в Псков академик П. П. Покрышкин, который, однако, не нашёл (из-за хорошего проветривания и сухой весны) сырости в соборе и новых повреждений его живописи. Академия решила повременить с устройством дренажа, но это всё-таки было необходимо. В 1915 г. настоятель Александр писал, что ежегодная влажность в Спасо-Преображенском соборе «высыхает только к июню», но бывает и в июле из-за частых дождей.

Осенью 1915 г. уже Императорская археологическая комиссия (невзирая на Германскую войну) назначила П. П. Покрышкина и архитектора К. К. Романова наблюдать за собором. 3 апреля 1916 г. они нашли пол в алтаре покрытым водой. Лужи смерзались в храме в ледяную корку. Наружные асфальтовые отмостки были неисправны и стены пропитывались влагой.

Христос Вседержитель на Небесном Престоле. Роспись алтарной конхи Мирожского собора.

Императорская Археологическая Комиссия просила псковского епископа: «В виду того, что скопление воды в соборе и у стен его очень вредно стенописи, не отказать сделать распоряжение о незамедлительном удалении из собора льда и воды и подтвердить начальству монастыря о необходимости неукоснительного исполнения ранее данных указаний о надлежащем проветривании».

12-го мая 1916 г. собор осматривал председатель Церковного историко-археологического комитета священник А. С. Ляпустин. Он изложил свои наблюдения в рапорте епископу Псковскому и Порховскому Евсевию: «В некоторые годы вода наполняет собор почти на сажень. Обезопасить собор совершенно едва ли представляется возможным без огромных затрат. Верхние и средние яруса фресок находятся в хорошем состоянии, что же касается нижних, то они портятся от сырости во многих местах. Дубовые рамы в окнах собора снабжены форточками, но самая система открытия с помощью шнурков не исправна. Отсутствие термометров для измерения температуры внутри и вне собора – большое неудобство».

Так, в довольно трудном состоянии – с записанными фресками и тяжёлым ущербом от ежегодных затоплений – встретил семисотшестидесятилетний храм катастрофу России и новый этап её истории.

Сегодня, при взгляде на изложенное, странное чувство вызывают слышимые вновь голоса околоцерковных (и не достаточно грамотных) людей, протестующих против реставрационных зондажей, которые якобы «уродуют» и «разрушают» Мирожский храм. Целый век успел миновать. Апокалиптическая туча закрыла Россию, унесла сто миллионов жертв (и чуть не сто тысяч бесценных архитектурных памятников). Вот, наконец, и эта волна (надолго ли?) как будто схлынула. Воскресла надежда, что русская история не кончена и стране ещё предстоит будущее. Но всё это словно происходило где-то «там», в «большом мире» за монастырской оградой.

Здесь же, в черте Мирожских стен (и не к лучшему ли?), время словно не движется. Читаешь эту переписку Консистории, Академии, множества комиссий словно в плену дурного «дежавю». Страшный и прекрасный, как сон, ХХ век вдруг исчезает. Степень схожести, совпадения в ситуации, обстоятельствах, именах убийственна, почти водевильна. Чего стоит только двукратная «реинкарнация» за век псковского архиепископа с именем Евсевий?

И, как и сто лет назад (как всегда, в России и повсюду), опять крайне нужны просвещение, культура, простая грамотность, хороший вкус. В сущности, это ведь – так немного, так просто. О малом, о возможном приходится мечтать, как о несбыточном! Один вопрос (теоретический, но не праздный) неотступно занимает меня: а можно ли любить Бога и не иметь вкуса, не чувствовать красоты? Эстетически не чуткий человек может ли быть по-настоящему верующим? (Да является ли он в полном смысле слова человеком?) Был бы вкус – никто не красил бы в чудовищную «бриллиантовую зелень», выедающую глаза, церковные крыши, не замазывал бы фрески, чтобы стало «ещё лучше», ярче и «новее».

Быть может, и жизнь тогда, причем значительно, приблизилась бы к христианскому идеалу. Для этого, подчас, и нужно столь немногое. И важен каждый маленький шаг на этом пути. Важна дарованная нам Богом неповторимая, невосполнимая красота Родины и уважение, бережное отношение к ней. Важно простое понимание очевидного: каждый камень древнепсковской архитектуры, каждый квадратный сантиметр живописи, стоит дороже, чем «на вес золота» (нефти, газа и проч.). Всего этого пока ещё сколько угодно можно добыть. Только вернуться в XII в., чтобы вновь создать Спасо-Преображенский собор, - невозможно.

Сбережение исторического и культурного наследия есть абсолютный приоритет. Это верно для человечества, для России и для Пскова в особенности. Сегодня у псковской земли (так уж сложилось в десятилетия «коммунистического строительства») нет не только полезных ископаемых, но и достаточного населения, весомой промышленности, конкурентного сельского хозяйства. Уникальное архитектурное наследие – наш главный источник жизни, «ресурс» (терпеть не могу это модное циничное словцо!). Источник этот – не только духовный, но экономический, финансовый. В этом смысле прошлое Пскова является в полной мере и его будущим.

Необходима осознанная, централизованная и непреклонная властная воля к сбережению и развитию псковского архитектурного наследия как живой и органичной целостности. Это для Пскова (как и любого великого исторического города, будь то Венеция, Флоренция, Париж или Петербург) – важнейшая задача. Необходим единый научный центр для решения этих задач (скажем, Институт псковского культурного наследия). Он должен быть облечён всеми полномочиями, аккумулировать широкое государственное финансирование (и федеральное, и региональное).

Обречены ли мы оставаться провинциальной обочиной современности? Не целесообразней ли нынешнему Пскову (сквозь его неповторимый архитектурный образ, как зеркало) внимательней вглядеться в своё вечевое минувшее, в котором город является самостоятельной метрополией и уникальной культурой? Интересам возрождения и регенерации архитектурных памятников должны быть безусловно подчинены все иные интересы, вплоть даже до церковных – тем более, сиюминутные интересы частной выгоды. Лишь такой подход к проблеме принесёт нашему городу наибольшее количество самых разнообразных благ (включая простую денежную прибыль). Власти предержащие, светские и духовные, поймите это, наконец!

Юлий СЕЛИВЕРСТОВ,
искусствовед, г. Псков

 

1 См.: Е. Ширяева. Бог и кесари // «ПГ», № 27 (396) от 9-15 июля 2008 г.; И. Голубева. Преображение от лукавого // «ПГ», № 29 (398) от 23-29 июля 2008 г.; Редакция, И. Голубева. Новые откровения // «ПГ», № 31 (400) от 6-12 августа 2008 г.

2 Академия художеств.