Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Архив
Алексей СЕМЁНОВ 02 ноября 2011, 10:00
Псковский крест, установленный в Левашово в память о погибших земляках. Фото: Екатерина Горбылёва
В конце октября 2011 года произошло два важных события, имеющих ко Дню памяти жертв политических репрессий прямое отношение. Во-первых, на месте массового захоронения расстрелянных псковичей в Левашовской пустоши под Петербургом наконец-то появился новый памятный крест.
Предыдущий установили еще в прошлом веке, и он обветшал. Новый крест сковали в Пскове на «Кузнечном дворе» (кузнец Евгений Вагин, художник Андрей Селютин). Ценность креста еще и в том, что деньги на него собрали родные невинно погибших.
Второе важное событие – открытие в Псковском музее-заповеднике выставки «Неперемолотые. Опыт духовного сопротивления».
Псков, 30 октября 2011 года. День памяти жертв политических репрессий. Фото: Лев Шлосберг
Выставка создавалась в Екатеринбурге на основании архивных документов и частных собраний. В Пскове экспозицию дополнили экспонатами из личного архива протоиерея Павла Адельгейма и протоиерея Владимира Попова.
Когда вглядываешься в фотографии, представленные на выставке, то жертвами выглядят не репрессированные, а палачи. Судя по их пустым глазам, палачей-то как раз «красное колесо» перемололо.
На выставке «Неперемолотые» речь, прежде всего, идет о священниках Русской православной церкви. В псковском разделе больше всего материалов посвящено протоиерею Константину Шаховскому.
Раз в год из Пскова в Левашовскую пустошь отправляется автобус. [См. предшествующие публикации: Ю. Стрекаловский. Лес мёртвых и живых; Е. Ширяева. Свидетельство о смерти.] В прошлом году денег на организованный выезд собрать не удалось, но в 2011 году все состоялось, и в Левашово, в основном, поехали родные тех, кто был уничтожен Советской властью в конце тридцатых годов.
Псков, 30 октября 2011 года. День памяти жертв политических репрессий. Фото: Лев Шлосберг
Левашовская пустошь – это словно выставка антинародных достижений. ВДНХ наизнанку. Через калитку в высоком зеленом заборе (Горское шоссе, 143) можно с черного хода вернуться коммунистическое прошлое, в котором не нашлось места миллионам живых людей. В Левашово тайно закопали около 47 тысяч человек. Ночью свозили на этот секретный объект, охраняемый чекистами, и сбрасывали вилами с грузовика.
Когда-то это была действительно пустошь под Ленинградом, а сейчас – настоящий лес, переполненный памятниками. Если на бывшей ВДНХ – павильоны союзных республик, то здесь – памятники уничтоженным русским, украинцам, евреям, эстонцам, латышам, ассирийцам, немцам, литовцам, полякам, итальянцам. Настоящий интернационал. Насильственная смерть объединила всех.
В конце восьмидесятых годов дела расстрелянных коммунистической властью временно рассекретили. Родные узнали, что же именно случилось с их отцами, матерями, братьями, сестрами… Как правило, сюжет был смертельно прост: донос-арест-допрос-расстрел.
Карла Озола расстреляли «за попытку поджога псковской электростанции». После смерти Сталина его реабилитировали. Спустя тридцать лет Эльвира Карловна Андреева узнала, в какой земле лежит тело ее отца. Именно лежит. Тело не похоронили, а бросили в землю, как и десятки тысяч других тел. Так возникла огромная братская могила без пирамидок и крестов, без имен.
30 октября 2011 г. Протоиерей о. Павел Адельгейм. Фото: Лев Шлосберг
Председателя колхоза Ивана Дмитриевича Шорохова расстреляли за то, что он ходил на охоту вместе с мельником. А мельника убили из-за его нерусского происхождения, заподозрив во вредительстве. Те, кто с ним общался, автоматические стали сообщниками.
«Никакой репрессии не было», - как выразился один из прохожих, проходя мимо гранитного «закладного камня», установленного в Пскове в память о жертвах политических репрессий. Так думает не только тот случайный прохожий.
Уже не в первый раз в России предпринимаются усилия «уравновесить историю». На одной чаше – невинные жертвы, на другой – так называемые достижения. Несколько нажатий кнопок калькулятора, и обнаруживается, что достижений – больше. Следовательно, в целом все хорошо. Общий цвет – радужный.
По этому поводу участник траурной церемонии возле закладного камня памяти жертвам политических репрессий Лев Шлосберг произнес: «Все происходит так, как будто есть две оценки добра и зла».
В глазах многих наших соотечественников, в том числе государственных деятелей, убитые советской властью становятся «допустимой статистической погрешностью». Их теперь как бы пытаются вынести за скобки и приравнять к жертвам автоаварий, авиакатастроф, умершим от алкоголизма и курения. Невозможно же совсем запретить автомобили, самолеты, алкоголь. Многие уверены, что и Советскую власть окончательно запретить нельзя.
Искушение вернуться в светлое прошлое велико, тем более что возвращение, естественно, предполагается не через черный, а через парадный вход. Через Красную площадь, Дворец съездов и ту же бывшую ВДНХ.
Как сказала псковичка Тамара Александровна Яблокова, дочь расстрелянного Александра Фрицевича Яблокова: «А отношение к нам такое же, как и раньше, когда мы считались детьми врагов народа».
Некоторые соседи до сих пор с подозрением смотрят на этих детей, уже давно ставших бабушками.
Государству тоже проще отмахнуться от тех, кто в юном возрасте за одну ночь превратился во врагов народа, пережил насильственную гибель родных, был брошен в товарный вагон и отправлен за тридевять земель от дома.
Многие дети репрессированных из тех, кто выжил, стали позднее ветеранами войны, узниками фашистских лагерей.
Николай (Люциан) Осипович Лункевич был поляк и, если выражаться языком чекистского протокола, этот псковский железнодорожник «участвовал в группе, которая готовила нападение Польши на Советский Союз».
Для того чтобы понять, что же случилось в 1939 году, можно попытаться вернуться туда – так и быть – не через черный, а как раз через парадный вход. Например, с помощью «Правды» – главной газеты СССР.
7 октября 1939 года там были подведены итоги войны с Польшей. Слово было предоставлено главному европейскому специалисту по Польше и главному советскому союзнику – Адольфу Гитлеру. «На костях и крови немцев и русских, – заявил Гитлер, – без всякого учета исторических, этнографических и экономических условий было создано государство, не имевшее никакого права на существование…»
Фашисты и коммунисты хорошо знали, кто имеет право на существование, а кто – не имеет. В итоге это сверхзнание 72 года назад привело ко Второй Мировой войне.
Советский Союз включился в нее 17 сентября 1939 года вместе с фашистской Германией. Противниками СССР тогда считались Англия и Франция. В приказе народного комиссара обороны СССР маршала Климента Ворошилова (опубликован в «Правде» за 7 ноября 1939 года) сказано: «Англо-французские агрессоры, не проявляя воли к миру, все делают для усиления войны…».
Текст маршальского приказа получился неформальный, видимо, писался от души. Там, например, есть такая фраза: «Польское государство, правители которого всегда проявляли так много заносчивости, при первом же серьезном столкновении разлетелось, как старая телега…»
Уничтожать поляков (в том числе и пленных) на их собственной территории оказалось очень просто. У СССР был накоплен огромный опыт ликвидации поляков на советской территории. Но репрессивная машина не могла уничтожить всё и всех. Ни в Польше, ни в СССР. Оставались родственники арестованных и расстрелянных, оставались друзья. Многие из них получили гигантскую дозу страха. Этот страх был необходимым топливом, без которого репрессивная машина не могла двигаться.
Настоятель Свято-Никольской Любятовской церкви протоиерей Владимир Попов на открытии выставки «Неперемолотые. Опыт духовного сопротивления» рассказал, как советская власть внедряла «страх неизбывный, страх повседневный».
Псков, 30 октября 2011 года. День памяти жертв политических репрессий. Фото: Лев Шлосберг
Во время первой экскурсии по музейной экспозиции имя Сталина, кажется, не произнесли ни разу, а вот Ленина упомянули. В письме к Горькому в ноябре 1913 года Ленин написал: «Всякий боженька есть труположество… Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость...».
С «труположеством» большевики начали бороться немедленно после прихода к власти. Репрессии первоначально были направлены на вполне определенных людей. В экспозиции рассказывается о священниках, которых пытались и устрашить, и соблазнить. Многие палачи испытывали наслаждение, уничтожая своих идейных врагов. Священников обливали водой на морозе, прибивали гвоздями к шпалам. Дело дошло до того, что позднее в СССР лет десять под запретом находились рождественские елки.
Сильное впечатление производят представленные на выставке рисунки художника, писателя, биолога и заключенного Виктора Гребенникова. Один из рисунков подписан так: «Наши трупы вывозят за зону, пробивая молотком голову».
Протоиерей Павел Адельгейм во время молебна по погибшим у закладного камня сказал о том, что «шла война государства со своим народом. Была забыта главная задача: сохранение своего народа, забота о нем».
Пока о главной задаче по-настоящему не вспомнят, государство нельзя считать полноценным.
Казалось бы, в условиях репрессий самое безопасное было – затаиться и молчать. Молчание давало хоть какую-то гарантию жизни на свободе. Два года назад Нина Николаевна Лункевич, стоя под деревьями в Левашовской пустоши, рассказывала мне, что молчала до конца восьмидесятых годов. Бдительных людей всегда вокруг полно. При желании, можно было к ней прицепиться, и тогда немедленно бы возник вопрос: «Что ждать от фашиста?» «Фашист» – это она, Нина Николаевна.
Левашовская пустошь – страшное место. Но не страшнее, чем та смерть, которую приняли в конце тридцатых годов те люди, которых Советская власть сочла своими врагами. Было сделано все, чтобы стереть память об этих людях. Однако память стереть не удалось.
В Левашово стихийно сложилась традиция – ставить в лесу памятники, кресты, вешать таблички. Они появлялись там, где подсказывало сердце. Секретный могильник МГБ-НКВД, превратившийся в лес, переполнен такими табличками, фотографиями, крестами.
В Левашовской пустоши висит колокол, в который трижды бьют те, кто пришел к месту массовых захоронений. Колокол громкий, но недостаточно громкий, чтобы его услышали всюду в огромной стране.
Сколько надо уничтожить людей, чтобы осчастливить человечество или хотя бы одну страну? Этот вопрос до сих пор актуален. Некоторые люди, считающие себя русскими интеллигентами, настаивают, что эта цифра не должна превышать разумных пределов. Ну, скажем, миллион, пять или семь миллионов. И только то, что выше, – неоправданно. А то, что ниже, – можно, «допустимая статистическая погрешность».
Эти интеллигентные люди с праведным гневом обрушиваются на современных политиков-воров, но политиков-убийц из советского прошлого готовы защищать до последней капли слюны. «Так было надо, – уверенно говорят они. – А те, кто считает иначе – предают прошлое своего Отечества».
Если придерживаться такого же мнения, то все родственники репрессированных в 1930-е годы, приезжающие в Левашовскую пустошь на место захоронения, – предатели. Они не хотят признать того, что их родных уничтожили ни за что. Они все еще любят своих родителей. И эта любовь в очередной раз оказывается преступной. Она пересекается с любовью даже не к Отечеству, а к своему государству.
Как обычно, любовь к государству находится на главной дороге, а любовь к родным должна приютиться с краю. Приоритеты очевидны. Любовь к государству прёт на полной скорости с воем и мигалками, сметая все на своем пути. В качестве машин сопровождения – любовь к государственным лицам.
А где-то по обочинам ждут своего часа люди с их частной и в некотором смысле преступной любовью к тем, кто стал любимому государству поперек дороги. «Во мне выжжено все, кроме любви», - как сказал один из героев выставки «Непереломолотые».
30 октября и 7 ноября разделяет всего неделя. Это не случайно. Тайный могильник НКВД в Левашовской пустоши появился благодаря всесоюзному празднику. Надвигалось юбилейная дата – 20-летие годовщины Октябрьской революции. 2 июля 1937 года Политбюро ЦК приняло решение о широкомасштабной «операции по репрессированию». Праздновать предполагалось на широкую ногу.
Приговор протоирею Константину Шаховскому. Фото: Лев Шлосберг
В Ленинградской области (в которую тогда входила и нынешняя Псковская область) по плану до октября надо было расстрелять 4 тысячи человек. УНКВД со своей задачей успешно справилось. Но остановиться было сложно. Контора была переполнена доносами. Сказывались последствия курса партии на всеобщую грамотность.
Проще всего было доносить на православных священников, евреев, поляков, латышей, эстонцев, литовцев, финнов, немцев… На итальянцев, сбежавших от фашистского режима Муссолини, доносить вообще не требовалось. Они и так были на виду. Невооруженным глазом было видно, что они не похожи на советских строителей коммунизма. Подозрительно вели себя ассирийцы. Эта непонятная нация не вписывалась в привычные представления о братском союзе народов.
В Левашовской пустоши есть памятник глухонемым. С этими вообще все было ясно. Громко прославлять Советскую власть и лично товарища Сталина они не имели физической возможности, и были обречены оказаться не то что на обочине истории, а во рву, специально для них вырытом под Ленинградом.
Настоящих глухонемых уничтожали, но постоянно появлялись новые, искусственные глухонемые. Эти люди и слышать не хотели о том, что происходит вокруг. Они, способные сказать свое слово, молча сносили унижение, гибель друзей, родных, соседей…
Я спрашивал родственников тех, кто был брошен в землю Левашово: «Вы знаете фамилии людей, написавших на ваших родных донос?» Кто-то знал, кто-то – нет. В делах, которые им показывали в конце 1980-х годов, имелись фамилии доносчиков, но не у всех хватило сил прочесть эти фамилии. Как правило, это были ближайшие соседи, сослуживцы, а то и родственники. Некоторые, возможно, живут до сих пор. И уж точно, что живы их дети и внуки.
В Левашово лежит Борис Корнилов, расстрелянный в 1938 году. Это он автор строк, которые в 1931 году положил на музыку Дмитрий Шостакович:
«Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?
Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня».
Такой власти, по большому счету, было все равно кого убивать. «Своих», «чужих»… Тех, кто славил или тех, кто проклинал. Важен был сам процесс. Опасны были не столько плоды, сколько корни. А корни были у всех. Вот их-то и вырывали. Надо признать, что операция проходила успешно. Утро встречало прохладой не всех, а только тех, кто дожил до утра.
«И в жизнь вбежит оравою,
Отцов сменя,
Страна встает со славою
На встречу дня».
Отцов сменяли, в том числе, и с помощью расстрелов к юбилею. В одном из вариантов текста Борис Корнилов написал: «И радость никак не запрятать, // Когда барабанщики бьют: // За нами идут октябрята, // Картавые песни поют».
Кроме барабанщиков, были еще и стукачи. Громогласный оркестр стукачей становился все больше. Об этом в Левашово тоже помнят. На одном из деревьев висит самодельная табличка со словами:
«Воронью доносы пИща,
Как заказ системы всей.
Стукачи их пишут-пишут
На соседей и друзей...
«Черный ворон» вывез многих
В никуда во цвете лет.
В прошлом – страхи и тревоги,
Их теперь как будто нет.
Нет сегодня, а потом как?
Жутки шорохи ночи…
Назовите для потомков
Стукачей и палачей».
Но это мало кому нужно. Какие стукачи? Какие палачи? Это были строители нового государства, которое полагалось любить до смерти.
Построенные на смертельной любви, такие империи долго не живут. Они гниют изнутри, несмотря на «картавые песни», прославляющие «славную страну». Государство, возведенное на крови, лжи и страхе, не могло не развалиться. И подлинные его памятники – не те, что до сих пор стоят на главных площадях наших городов, а те, что не бросаются в глаза.
Лагерная молитва из архива о. Владимира Попова. Фото: Лев Шлосберг
Псковский крест, установленный в Левашово в память погибшим землякам, - один из таких памятников. Наверное, было бы правильно, чтобы там же появились и фамилии тех людей, кто покоится в Левашовской пустоши. А то получается, что для многих наша история по-прежнему остается безымянной. В ней с трудом находится место для фамилий палачей и жертв. Но безымянная история, скрытая за громкими словами, – это подделка на службе у государства, которое по-прежнему обожает, когда его любят без памяти.
.jpg)
