Светлый век Эллы Петуховой

Неоконченный разговор с Эллой Марковной Петуховой об истории, судьбе, культуре, жизни, друзьях и Пскове

Полумрак коридора прорезает острый луч света из средней комнаты, пробившийся через прореху между штор и высунувшийся посмотреть на посетителя квартиры старого дома на улице Советской в Пскове. «Ма-а-арик! У нас гость!», – говорит встретившая меня хозяйка квартиры, маленькая, какая-то невесомая и воздушная женщина. Она одаривает меня радушной улыбкой.

Элла Альперн – ученица школы. Новгород, 1936.

Легкие пышные волосы, подсвеченные солнечным лучом, напоминают нимб, профиль лица из полумрака кажется особенно острым, чеканным и даже иконописным.

Мне действительно кажется, что я пришел в дом святой женщины, для меня почти легенды – передо мной Элла Марковна Петухова.

Чувствую себя совсем юным, неопытным, топчусь с ноги на ногу и путаюсь в словах: «Здравствуйте, Элла Марковна... Извините за беспокойство!.. Меня зовут Олег. Мы договаривались о встрече... Хочу, чтобы Вы немного рассказали мне о себе!» – полушепотом выдавливаю я.

«Да, да. Проходите в комнату. Не понимаю, чем я могу представлять интерес для Вас... – Получаю я радушное приглашение. – Только недолго, пожалуйста, я сегодня не очень хорошо себя чувствую, возраст».

Устраиваемся в комнате. Элла Марковна – на диване, я – напротив, на стуле.

«Кляузы расхватывали нарасхват»

Элла Петухова, архитекторы Михаил Семенов и Вениамин Русинов. Псков, 1951.

- Чем я могу представлять интерес для Вас? Родилась я на Украине, потом отец переехал в Севастополь и девять лет жили в Севастополе.

Маму звали Розалия Борисовна, а папу Марк Александрович, как и моего сына, фамилия Альперн. Когда началось преследование в связи с НЭПом (отказ от Новой экономической политики и преследования ее участников), после смерти одного из вождей, отец списался с очень известным тогда производителем газированных напитков, Ланским (воды Ланского были известны по всей России) и, по его приглашению, увез семью во Владивосток, с ним работал.

Во Владивостоке мы прожили недолго, потом отец вернулся, но в Ленинграде квартира оказалась уже захваченной. Он поселил семью в Новгороде и вскоре умер от инфаркта.

Младшая сестра поехала в Питер, училась в медицинском училище, а я заканчивала десятилетку в Новгороде. Потом я поступила в Институт инженеров гражданского воздушного флота. Там я и вышла замуж. Проучилась четыре года, потому что готовилась родить ребенка, и уехала к свекрови в Смоленскую область.

Началась война, и мне с ребенком пришлось бежать от немцев. Ребенок по дороге умер. Я пряталась в Смоленской области месяцев пять-шесть, так как оказалась на оккупированной территории. А когда немцев отогнали от Москвы, мне удалось найти свекровь и мать, которые, оказывается, объединились и поселились в Башкирии. Я приехала к ним с помощью военных, которые помогли мне добраться – просто пускали в поезда без билетов, без всего.

В Башкирии жили две семьи из Москвы, и у одной семьи были две дочки, старше меня возрастом, но незамужние. Их мать очень враждебно ко мне относилась, потому что муж прислал мне специальную бумагу, чтобы мне выплачивали деньги, так тогда полагалось.

Мать этих девушек со второй семьей сговорилась и написали на меня кляузу. Я же была в оккупации, несколько месяцев, и осталась жива. Я пряталась там у дальних родственников мужа, они помогали мне прятаться. А кляузы расхватывали нарасхват, ну тем более в Башкирии, и меня посадили на пять лет, там же. А оттуда отправили на Урал. К счастью, это было место, где можно было остаться в живых.

Освободили меня почти на год раньше. Конечно, в Ленинграде меня прописывать не хотели, но потом прописали. Я вернулась в Ленинград к матери и к сестре, которые поселились там после войны. Мать всю войну провоевала операционной сестрой. А прописали меня, потому что я пошла работать на строительство метрополитена – тогда прописку давали всем, кто там работал.

Когда меня посадили, муж меня бросил, конечно, сразу же, побоялся, что его карьера на этом закончится, а он довольно занимал высокую должность, и считался одним из ведущих специалистов по ремонту самолетов, мы ведь учились в одном институте.

«И слушать никто не стал, утвердили меня, не спросили: хочу я – не хочу»

Архитекторы Вениамин Русинов и Эльза Штольцер. Псков, 1956.

Я приехала в Псков, потому что мой двоюродный брат был сюда прислан восстановить железнодорожную линию на Тригорское, она была разрушена в войну – подорвана. Он проектировал ее, надо было работать на месте, и он меня сюда притащил, поселил на Крестовском шоссе, у него было снято полдомика. Он был очень добрый и порядочный человек. Это было в 1948 или в начале 1949 года – на рубеже этих годов.

Я здесь, когда приехала, вначале пыталась устроиться на работу в одном месте, в другом месте… ничего подходящего не попадалось. И в это время мой брат Володя уговорил меня попытаться сдать экзамены в институт. Он понимал, что в технический меня не возьмут, конечно, с такой биографией, а в гуманитарный можно.

Я поехала, сдала экзамены в Институт культуры, на библиотечное отделение, вернулась сюда, и меня взяли на работу в областную библиотеку. Я проработала в библиотеке полтора года, а потом моей директрисе (Ольге Александровне Гржибовской) было спущено указание, что «врагов народа» в библиотеке держать нельзя. Она меня уволила, но помогла устроиться в институт «Псковгражданпроект», потому что я до этого четыре года училась в техническом институте.

Я поработала в «Псковгражданпроекте». А потом наступило время, когда все пошли под реабилитацию, с меня сняли все эти обвинения. Все то, что было придумано, всё это сняли и даже выплатили какую-то сумму как компенсацию. Тогда я вернулась в «Псковгражданпроект», а в это время у нас расширились штаты реставрационной мастерской. И Всеволод Петрович Смирнов [ 1 ], очень хороший архитектор-реставратор, прекрасный художник по металлу (он ковал такие вещи, что ему из-за границы заказы шли), меня взял в реставрационную мастерскую.

Поработала я пару месяцев в реставрации, и меня вдруг вызывают в облисполком. Я туда иду в расстроенных чувствах, а зампред облисполкома по культуре мне говорит: «Есть указание назначить вас начальником инспекции по охране памятников Псковской области». Я говорю, что я только знакома с реставраторами, а сама-то не занималась этим. Тут даже и слушать никто не стал, утвердили меня, не спросили: хочу я – не хочу. Это был ноябрь или декабрь1953 года.

Я начала работать, работа мне очень понравилась. В это время, по всем областям, где сохранились памятники истории и культуры, начали готовить материалы на «своды памятников», это как словарь. Конечно, эта работа требовала очень большого напряжения и активного участия всех, кто мог.

В это время как раз одна из ведущих архитекторов «Псковгражданпроекта» Эльза Павловна Штольцер [ 2 ] решила перебраться в Питер, потому что дочка ее поступила в институт в Питере, но ей жить там было негде. Так она нашла выход: познакомилась с Юрием Павловичем Спегальским [ 3 ] и они поменялись квартирами.

Элла Петухова, Наталья Рахманина и Вольф Мессинг на сеансе Мессинга в Пскове. БКЗ областной филармонии, Псков, 1969.

Он приехал сюда, о чем он мечтал сразу после войны, а Штольцер заняла его квартиру в Питере. Причем квартира у него была: такой длинный коридор и много дверей, каждую дверь откроешь – комната, кухня, туалет, ванная. Квартира была на берегу Невы, такая своеобразная постройка. Сначала это считалось общежитием, а потом оказалось, что это квартиры. Эльза переехала с дочкой туда, а Юрий Павлович переехал в Псков, в ее квартиру, во дворе на углу Октябрьского проспекта и Пушкинской, дом слева, сейчас это квартира-музей Спегальского [ 4 ].

С Юрием Павловичем мы как-то быстро нашли общий язык. Он очень много мне дал, потому что он всю жизнь занимался своим родным городом. Он жил в Питере, а вся жизнь его была посвящена Пскову. Спегальский заменил нам Всеволода Петровича Смирнова.

Всеволод Петрович остался рядовым архитектором, потому что у него была масса заказов на произведения из металла. Он даже получил заказ от американского правительства на оформление двух помещений их консульства в Ленинграде. Так они возили своих специалистов показывать – какая это работа потрясающая.

А Всеволод Петрович уже получил мастерскую в звоннице церкви Успения с Пароменья. В этой звоннице у него внизу стоял горн для крупных работ и горн для мелких работ. А наверху была художественная мастерская, где часто встречались очень интересные люди, и очень много интересного удалось услышать, узнать, потому что он был дружен и с питерскими архитекторами и реставраторами, и с новгородскими. Он мне очень много помог.

Благодаря ему мне удалось стать почти родственницей новгородским коллегам, познакомиться с Наташей Красноречьевой [ 5 ], которая была начальником инспекции по охране памятников в Новгороде, и с ее мужем – очень известным архитектором-реставратором, Лёнечкой Красноречьевым [ 6 ].

У Всеволода Петровича характер был крутой. Он, собственно, свое мнение, независимо от людей, от отношения, высказывал в любом месте. Поэтому его терпеть не могли в облисполкоме и в горисполкоме, но сделать-то ничего было нельзя, потому что он был слишком известен: если иностранные посольства заказывают у него работы, что тут может сделать, например, Марковский, заместитель председателя облисполкома по культуре? Что он может сделать против послов Англии или США – ничего не может, даже и думать нечего.

Жена Смирнова, Наташа Рахманина [ 7 ], переехала в Питер в связи с тяжелой болезнью матери и осталась там помогать ей. Всеволод Петрович умер, и его похоронили в Пскове.

Они жили на Октябрьском проспекте в доме, где жил также Борис Скобельцын [ 8 ], им одновременно в этом доме дали квартиры.

До этого все они жили в Мирожском монастыре. Ой! В Мирожском монастыре было такое общежитие, там куча народа жила. Причем в корпусе, где когда-то были кельи монашеские, в каждой комнате жили по четыре-пять, а то и по шесть человек – работники реставрационной мастерской. Там и каменщики жили, и реставраторы, и архитекторы, и кто хотите. Вначале Эльза Штольцер тоже там жила.

«Он боялся оставить их, везет сюда и везет обратно, и две собачки бегут за ним»

Архитектор Михаил Семенов под сводами храма Старого Вознесения. Псков, 1971. Фото Эллы Петуховой.

Быт в монастыре был весьма и весьма скромный. Печное отопление, дрова сами доставали и привозили. Пользовались тем, что работает, например, Сева Смирнов в Печорах, в Изборске, и у него частенько брали консультации руководители этих городов и селений. Благодаря этому завязывались связи – и покупали продукты, топливо на зиму… Человек-то должен жить.

Примерно в то же время, по-моему, там жили семьи три или четыре из «Псковгражданпроекта», и реставраторы тоже – несколько семей. Причем реставраторы, скажем, Наташа Рахманина с Всеволодом Петровичем и сыном, занимали узкую, как коридорчик, комнатушку, но зато это была отдельная комната. А, например, подсобница каменщиков Ира и еще пять или шесть человек жили в одной комнате, собственно, не связанные ничем между собой люди. Постепенно, постепенно этот корпус начали освобождать. Постепенно выбивали каждому возможность где-то поселиться.

Там кто только не жил, и Творогов [ 9 ] тоже там жил. Он зимой в музей через речку по льду на санках вез свои материалы, он боялся оставить их, везет сюда и везет обратно, и две собачки бегут за ним.

Вера Лебедева [ 10 ] часто у нас бывала, даже ночевала. Вера – прекрасный работник, настоящий специалист: все наши – и Сева, и даже Юрий Павлович, если надо было вычертить, сделать очень сложные обмеры – обращались только к Вере, чтоб было точно–точно, до мельчайшей детали. Она могла, если нужно, всю ночь делать и представить всё к утру, вот такой человек.

А с Эльзой Штольцер мы были подруги. Бывали друг у друга в гостях, вместе ходили на все выставки, в театр, в кино.

С Эльзой Павловной отношения были очень теплые. Эльза Павловна была человек очень улыбчивый. Надо сказать, что она была очень интеллигентным человеком и для нее отношения с людьми строились всегда на дружеской основе. И даже к малознакомым она относилась приветливо и доброжелательно. И воспитание дочки, конечно всецело на ней лежало. Муж Эльзы умер, он получил тяжелое ранение в войну и, несмотря на медицинский уход, недолго прожил, так что воспитывала Аннушку Эльза.

Ее родная сестра, Адель, была заведующей детским садиком, который находился во дворе дома, где теперь музей Спегальского. Дом их был разбомблен во время войны, и когда они приехали – увидели голое место, одни руины.

В это время как раз в Пскове начали набирать людей для создания «Псковгражданпроекта», для проектирования восстановления города. Город тоже был очень разрушен, вам сейчас и не представить себе, от полуразрушенного вокзала (северная часть вокзала была разрушена прямым попаданием бомбы), когда идешь по нынешнему Октябрьскому проспекту, до углового дома, где находится поворот на рынок, ни одного целого здания после войны не сохранилось...

«Ничего-о! Все-ё терпи-и-имо!»

На субботнике Псковской специальной научно-реставрационной и производственной мастерской. Стоят: Н. С. Рахманина, Э. М. Петухова, И. Б. Голубева, Е. И. Скобельцына, маляры мастерской. На первом плане – собака Жучка. Фото Г. И. Фофанова. Начало 1970-х гг.

Неторопливый рассказ о невероятно трудной, подчас неоправданно жестокой и вместе с тем наполненной замечательными людьми и событиями жизни за время нашей беседы давно перевалил ту отметку времени, которую мы назначили вначале.

В самом начале к нашей беседе присоединился сын Эллы Марковны, Марк Александрович. Мы даже не заметили, что короткий зимний день (встреча состоялась 5 декабря 2010 года) закончился, как-то сама собой зажглась лампа торшера, создав теплый круг света в мраке комнаты. Элла Марковна давно забыла о самочувствии, открывая тайны своего прошлого.

И голос Эллы Марковны, который невозможно забыть, ведь так говорила только она, как-то невероятно удлиняя, пропевая гласные – так, что они успевали взлететь и опуститься несколько раз, вызывал из прошлого имена Всеволода Смирнова, Михаила Семенова [ 11 ], Юрия Спегальского и многих других, но звучали они тепло, по-домашнему: «Ми-иша, Се-ева...», – а я слушал с восторгом и белой завистью.

Опомнившись и устыдившись, я предложил продолжить в следующий раз.

Прощаясь, я попытался попросить прощения: «...Извините, я Вас наверно совсем замучил?!»

Архитектор Сергей Михайлов, художник-реставратор Наталия Ткачева и Элла Марковна Петухова. Псков, государственный музей-заповедник, открытие выставки памяти М. И. Семенова. 25 марта 2009 года. Фото: Лев Шлосберг

«Ничего-о! Все-ё терпи-и-имо!», – сказала Элла Марковна и улыбнулась. Улыбка получилась доброй и невероятно грустной одновременно.

Я прекрасно понимал, что наш разговор нельзя считать законченным, что многие факты нужно уточнять и проверять, но жизнь брала свое, крутила: работа, какие-то личные проблемы, дела... было некогда. Но недавно я понял, что подсознательно просто не хочу заканчивать этот разговор, я боюсь самой необходимости его закончить.

А теперь с болью понимаю, что никогда уже не смогу закончить его и узнать все тайны этой невероятно красивой и умной женщины.

Олег ФЁДОРОВ, г. Псков.

Публикуется впервые

 

1 См.: С. Прокопьева. Кузнец псковского счастья // «ПГ», № 36 (206) от 29 сентября – 5 октября 2004 г.; Человек эпохи Возрождения. Интервью с Н. С. Рахманиной. Беседовала Е. Ширяева // «ПГ», № 33 (402) от 20-26 августа 2008 г.

2 Эльза Павловна Штольцер (1912-2002) - архитектор, член Союза архитекторов (1947 год). В 1946 году приехала в город Псков, участвовала в послевоенном восстановлении города. Автор проектов консервации и восстановления надвратной колокольни в Спасо-Мирожском монастыре, церквей Иоакима и Анны, Богоявления с Запсковья, Успения с Пароменья (кровли, главы), крыльца дома Печенко, зданий № 15, 31, 33, 52 по Октябрьскому проспекту Пскова, комплекса зданий курорта «Хилово» и дома отдыха «Голубые озёра», планировки посёлка Пушкинские Горы (отстояла исторический центр), административных зданий в районных центрах Серёдка, Ляды, Дедовичи и других проектов. – Цит. по «Псковской энциклопедии».

3 См.: Л. Шлосберг. Огни Спегальского // «ПГ», № 3 (372) от 23-29 января 2008 г.; Л. Шлосберг. Крест Спегальского // «ПГ», № 2 (423) от 21-27 января 2009 г.; Л. Шлосберг. Код Спегальского // «ПГ», № 21 (442) от 3-9 июня 2009 г.; В. Курбатов. Несбывшиеся сны // «ПГ», № 22 (443) от 10-17 июня 2009 г.; Л. Шлосберг. Линия Спегальского // «ПГ», № 23 (444) от 17-24 июня 2009 г.

4 См.: В. Курбатов. Несбывшиеся сны // «ПГ», № 22 (443) от 10-17 июня 2009 г.; В. Курбатов. Недоумение // «ПГ», № 8 (479) от 3-9 марта 2010 г.

5 Наталья Михайловна Красноречьева – бывш. начальник Новгородской производственной группы по охране памятников. Оказала существенную помощь при спасении Анастасиевской часовни с фресками Н. К. Рериха. См. подробно: И. Мельникова, О. Федоров, Т. Клейменова. Анастасиевский век // «ПГ», № 34 (556) от 7-13 сентября 2011 г.

6 Леонид Егорович Красноречьев – выдающийся архитектор-реставратор, исследователь древнерусских памятников Великого Новгорода, лауреат Государственной премии России, Почетный гражданин Великого Новгорода.

7 См.: И. Шевелева. Мастер-класс Рахманиной // «ПГ», № 7 (7) от 28 сентября – 4 октября 2000 г.; С. Прокопьева. «Я все делаю сама» // «ПГ», № 32 (202) от 1-7 сентября 2004 г.

8 См.: Н. Бобровская. Борис Степанович // «ПГ», № 16 (36) от 19-25 апреля 2001 г.; Уходят лучшие из дома… Светлой памяти Елены Ивановны и Бориса Степановича Скобельцыных // «ПГ», № 24 (495) от 23-29 июня 2010 г.; Н. Б. Грошева (Скобельцына). «Ещё раз ударить в набат по поводу гибели памятников» // «ПГ», № 17 (539) от 4-10 мая 2011 г.; Л. Шлосберг. Довмонтов кадр // «ПГ», № 17 (539) от 4-10 мая 2011 г.

9 Творогов Леонид Алексеевич – (1900 — 1978) — русский советский филолог, краевед, археограф, собиратель и хранитель древних рукописей, создатель древлехранилища Псковского государственного объединённого историко-архитектурного и художественного музея-заповедника.

10 См.: Н. Рахманина, И. Голубева. Эталон Веры // «ПГ», № 11 (482) от 24-30 марта 2010 г.

11 См.: Ю. Селиверстов. Сверх времени // «ПГ», № 13 (434) от 8-14 апреля 2009 г.; Н. Ткачева. Каменщик света // «ПГ», № 16 (487) от 28 апреля – 4 мая 2010 г.