Высокая плотность

Поэт Александр Питиримов: «…И воет Петроград, и жаждет крови»

Главный редактор литературно-поэтического журнала «Поэзия.ру» Александр Питиримов живет в Пскове уже несколько лет, но перед псковской публикой выступает редко. В конце февраля в Центральной городской библиотеке г. Пскова был как раз такой редкий случай.

Слова у Александра Питирмова, как патроны в обойме, в строке стоят плотно, выстреливают в нужный момент, без осечек.

Александр Питиримов пришел, попросил передвинуть в читальном зале столы и кресла, сел, достал папку и принялся читать.

Александр Питиримов умеет рассказывать истории в рифму. Сейчас это вообще мало кто делает: тяжело и благодарности не дождешься.

Питиримов, похоже, благодарностей не ждет, ни одной книги еще не выпустил, а свои стихи публикует, в основном, в интернете, как не трудно догадаться – на сайте «Поэзия.ру».

«Не болтай мне, почем лиха мерзкого фунт»

Начал чтение Александр Питиримов с «Полуторки», посвященной «Володьке Питиримову (1924–1943), гвардии рядовому 94 гвардейского стрелкового полка 30 гвардейской стрелковой дивизии, который убит дважды и похоронен дважды – у Марьино в августе и под М. Нежодой в сентябре».

Поэма посвящена двоюродному деду, чьё имя выбито сразу на двух братских могилах, и где он похоронен на самом деле – неизвестно.

Слова у Питирмова, как патроны в обойме, в строке стоят плотно, выстреливают в нужный момент, без осечек. Иногда рифмуются целые строки:

Полуторки безголосие
Прокуренное. Под оси ей…

«Плотность – высокая», – сказал уважительно и одновременно озадаченно один из слушателей, когда Питиримов на несколько минут прервался.

«Чем-то Высоцкого напоминает», – отметил другой.

– «Это же всё – стилизация», – отозвался автор.

Тот, кто читал хотя бы несколько поэм Александра Питиримова – знает, что стилизатор из него получился редкий. Таких больше нигде не найдешь.

Он погружается в эпоху всерьез и надолго. Ему не достаточно войти и выйти. Возможно, это связано с тем, что вернуться из чужой эпохи, после глубокого погружения, не так уж просто.

Столь же непросто, как быстро подняться водолазу из глубины на поверхность.

Возвращаться нужно медленно, для своей же безопасности.

Вот Питиримов и не торопится подниматься, чтобы вернуться в XXI век. Вместо этого он погружается то в сталинскую эпоху, то в серебряный век, то в Москву времен Гиляровского, а то и сразу в золотой век.

Невольно подтверждая перекличку с Высоцким, Питиримов прочитал отрывок из поэмы «Туманов».

Имелся в виду Вадим Туманов, предприниматель, золотопромышленник, друг Владимира Высоцкого:

…Ладно, перетерплю: от весны пока нет вестей.
Плохо то, что вдохнуть аж до чёртиков тяжко:
Я сражённый Атлант, давит массой планеты всей
На избитые рёбра бетонная стяжка.

Как объясняет Питиримов: «Поэма «Туманов» – моё прочтение первой части автобиографической книги Туманова «Всё потерять – и вновь начать с мечты…».

Пожалуй, Питиримов – потенциальный автор стихотворных либретто для опер, мюзиклов и музыкальных фильмов.

Из самой прозаической прозы он может сотворить поэзию, вот только композиторов подходящего уровня сегодня найти непросто.

Двадцатилетнего Вадима Туманова в 1948 году арестовали за чтение Есенина и прочие вольности. Вначале ему дали 8 лет лагерей, а после побега он получил добавку – до 25 лет.

Спустя полвека об этом в рифму написал Питиримов.

Лагерная тема в его стихах – неизбежна, потому что он рассказывает истории о России, а Россию без лагерей, увы, представить уже невозможно.

Россия без лагерей с некоторых пор – не Россия.

…Не болтай мне, почем лиха мерзкого фунт,

Если сам не кромсал мерзлый дмитровский грунт,

И зубами не грыз черный лед по полгода.

Может быть, ты стоял по колено в воде

Потешая до слез сук из НКВД,

Обмочившись от шутки расстрельного взвода?

Это уже из поэмы «Канал».

«Разбит фонарь, разграблена аптека»

Питиримову вообще очень важно говорить о пограничных состояниях, когда «по колено в воде», когда между жизнью и смертью – еле заметный просвет.

У него даже бедный Двуочёчников в поэме «Чиновник Двуочёчников скончался» катится в чёрту, потому что он единственный, кто взяток не берет. Такому в наших широтах – смерть. Чтобы её почувствовать, совсем не обязательно дожидаться того, когда специально построят лагерь и превратят тебя в лагерную пыль.

Первый лагерь появился в России на излёте серебряного века.

Блажит не в рифму пьяный идиот!
Идет голодный двадцать первый год:
Разбит фонарь, разграблена аптека!
Четвертый год не лечится невроз,
И впереди – без венчика из роз –
Грядет конец изысканного века.

Поэма «12» у Питиримова на глазах превращается в поэму «21». Стилизация ли это? Едва ли.

То есть, с одной стороны, строфы сложены должным образом, но автору мало соблюдать форму. Ему требуется осмыслить содержание, пережить, переболеть.

Когда Александр Питиримов с левой рукой на перевязи читает «Блажит поэт: расстрелян Гумилев!», то кажется, что в эту секунду Питиримов прибыл прямо оттуда, из Петрограда, из 1921 года – едва ушел от «красных» живым.

На Петроградской уличный квадрат
Едва напоминает Петроград:
Он пал под властью нового борея.
Блажит в анапест пьяный идиот,
На щепу рубит створчатый киот
Заблудший отпрыск протоиерея….

Петроградской уличный квадрат из чёрного превращается в красный.

Был Петроград, а ныне – черта с два!
Идет-бредет брюхатая вдова
Страшней и старше собственной свекрови. >
Ей в поезд бы – к свекрови в Могилев.
Блажит поэт: расстрелян Гумилев!
И воет Петроград, и жаждет крови.

Питиримов хоть и живет в Пскове, но Пскова в его стихах нет, зато Москвы – хоть отбавляй.

О родной Москве он говорить любит, для чего сочинил огромный цикл стихотворных новелл, объединенных московской топонимикой. Это и «Наводнение на Неглинке», и «Ходынка». А одна из лучших и напевных – «Балдоха», о профессиональном душегубе Балдохе, собственноручно задушившим 11 человек.

Только долго ль осталось, несчастный чудак, Балдоха,
До похмелья последнего вольного – так, лишь кроха.
Не от печки плясал, вот теперь ожидай подвоха.
Отольются те вдовьи-то слёзы, балда-пройдоха.
В ночь на Чистый четверг из-под пытки заложит Проха,
Глядь-поглядь – и сибирские ёлки. Бывай, Балдоха.

От Москвы до сибирской тайги – рукой подать. Сибирь – обратная сторона свободы.

Еще один город, кроме Москвы и Петербурга-Петрограда, отразившийся в стихах Александра Питиримова – Рига. С Ригой у него настоящий роман.

Поэтому появилась поэма «Полонез». Это еще одна история на стыке границ и эпох.

Поэма посвящена Юрию Галичу (он же – Георгий Гончаренко), генерал-майору царского Генштаба, публицисту, поэту и прозаику.

После революции Галич жил в эмиграции, добравшись в Ригу из Китая; на жизнь зарабатывал, в том числе, тем, что играл на пианино – был тапёром.

Юрий Галич покончил с собой после вызова в Рижский НКВД 12 декабря 1940 года.

Галичу приписывали авторство «Поручика Голицына», а вот поэму «Игнат из Забавки» он написал точно, причем удостоился положительного отзыва скупого на похвалу Владимира Набокова, который, правда, тут же «исправился», строго написав о Галиче: «автор посвящает Гумилеву стихи об Африке, но как можно, любя Гумилева и зная е г о Африку, писать о «мотивах мимозной поэзы», об «одеждах солнечных и фейных» и о том, что на озере Чад – «фламинго и львиный галоп»! [ 1]

Александр Питиримов выбрал биографию Юрия Галича, чтобы пристальнее вглядеться в европейскую Ригу:

…Блаженный пианист из кабаре,
Скорбевший о заваленной карьере
В Александринском, врезал до-ми-ре,
Озвучивая в импортной манере
Немую сцену Съезда в «Октябре».
На родине, с киркою на карьере,
Оставил мир многострадальный росс.
И прокрутил «Свинарку» Наркомпрос…

Юрий Галич, долгое время увлекавшийся футуризмом, лет за двадцать до своей гибели написал:

Я – пылинка тротуара,
Я – улыбка, я – берилл,
Я – рычанье ягуара,
Я – Париж и мутный Нил…

Советская власть сократила миллионы людей со своим «Я» до «пылинки тротуара», вынеся за скобки и сократив: улыбки, Париж, мутный Нил и прочие излишества.

Полонез Чайковского сменился полонезом Чекистского.

Об этом, благодаря Александру Питиримову, сейчас можно спокойно поговорить, погрузившись в библиотечное кресло.

Алексей СЕМЁНОВ

1 См.: В. Набоков. Новые поэты // Газета «Руль» от 31.08.1927.